– Есть, – прервала Нинка эти заумные разговоры, потому что сосками груди поняла, что парнишка так же истомился по женщине, как она по мужчине, что он, при всех своих красивых разговорах, так же с ума сходит от отсутствия обниманий, поглаживаний и всего того прочего, без которого и весь свет порой не мил.
– Ты пойдешь со мной? – спросил он, заглядывая ей в глаза и чуть отодвигаясь.
– Да.
– Да? – Он не поверил разом.
– Но только не в кусты. Ты уж извини. Я не шлюха и не проблядь. Ищи крышу где хочешь, но чтоб все было по-человечески.
– Я в общежитии живу, в городке Моссовета, тут не очень далеко, – заторопился Владик. – Если мы сейчас сразу поедем, то у нас в кафе можно еще чего-нибудь купить покушать, а в магазине винишка найдем. Поедем, да?
– Я хочу потанцевать, – солгала Нинка, потому что не очень хорошо это было, чтоб сразу бежать, задравши юбку, на такое предложение. Сам ведь сказал, что все должно быть красиво, вот и не следует торопиться, словно голый в баню.
– Да, да, – тут же согласился он. – Будем танцевать до конца.
Нинка почувствовала, как он успокоился, стал уверенным, сильным и решительным, и она подумала, что настоящая женщина вот так и должна действовать, когда ей хочется. Должна регулировать настроение и состояние мужчины, чтоб он думал, что он стоит у руля, хотя это совсем и не так, совсем наоборот! Да наплевать, в конце-то концов, так это или не так, главное, чтоб обоим было хорошо и ладненько.
В перерыве между вторым и последним отделениями Нинка опять нашла Надю, дала ей денег и сказала, чтоб, кроме портвейна «Кавказ», она добыла ей «сухаря», то бишь сухого вина. От бутылищи «Кавказа» Нинка выпила на сей раз только полстакана, попрощалась с Надей, а та крикнула ей в спину:
– Склеила кадра?
– Склеила, – ответила Нинка.
Владик посмотрел на винную этикетку и кивнул.
– «Вазисубани» – это хорошо. Мы его называем «Васька с зубами». Сейчас выпьем? Лучше бы дома.
– Как хочешь. – Надо уступить, решила Нинка. Владик, судя по всему, пить «из горла» не то чтоб не умел, это все умеют, а просто считал такой поступок для студента зазорным.
– Возьмем с собой. Я тебе в общаге отдам за бутылку деньги.
По его тону Нинка поняла, что и в общаге никаких денег у него нет, но лишь улыбнулась, а тут снова грянула музыка, они станцевали еще раз, и Нинка почувствовала, что шелудивые танцы эти ей стали поперек горла, и кавалера своего она выморила ровно столько, насколько сама могла вытерпеть.
– Поехали домой, – сказала Нина.
– Больше не хочешь танцевать?
– А что, у вас там и музыки никакой нет?
– Что ты! Конечно, есть! И пианино есть. У нас вообще все есть, но мы там больше разговоры всякие ведем. Об искусстве, о кино. Я не знаю, будет ли тебе интересно, это же профессиональное.
Нинка засмеялась вызывающе:
– До утра одни разговоры?
– Не говори так. Это цинично. А цинизм – это разрушение всего. Циники становятся кастратами. Никогда себе цинизма не позволяй. Но ты права, мы и дома сможем потанцевать.
Они ушли с площадки, добрались до метро, потом делали какие-то пересадки, которые Нинка не запомнила, и через полчаса подошли к пятиэтажному серому зданию, парадный вход перед которым был освещен, а на скамейках и ступеньках сидела молодежь, смеялись, густо курили, а бородатый гитарист пел под примитивные аккорды:
Была весна!
Цвели дрова!
А на болоте квакали лягушки!
А мы с Маруською вдвоем,
А мы с Маруською вдвоем.
Мы мирно штефкали, мы штефкали ватрушки!
Владик остановился, глянул на Нинку и спросил:
– Хочешь здесь поторчать?
– Да. Немножко.
Нинка уже разглядела, что среди девушек, сидевших вокруг гитариста-певца, мелькнуло лицо молодой актрисы, которая играла вторую роль в прогремевшем недавно фильме, и парень рядом с ней тоже был ей известен по экрану. Сердце у нее заколотилось – Боже ты мой, такие люди, такие молодые, ничем не значительнее ее самой, а уже известные, с красивым будущим, и вот так запросто сидят ночью на ступеньках общежития, слушают музыку, пьют из горлышка сухое вино, и все это у них нормальненько. Ах, черт вас побери, ребята, в рубашке вы родились, а вас бы в лагерь, вас бы к этим сукам, которые ночью лезут под одеяло и хватают за сиську, когда ты совсем этого не хочешь, вас бы на лагерную баланду или в деревню, за рычаги трактора!
Господи, осекла себя Нинка, да зачем им это? И зачем я им этого желаю? Да кому что выпало по судьбе, то пусть каждый и переживает! Коль повезло прожить хорошо, светло и ясно, так пусть так и живется. И грех желать людям всякого зла. Тебе досталось, так зачем и другим?
Гитарист резко оборвал музыку, весело глянул на Нинку и прокричал:
– Вот и Владик пришел с дамой! Поздравляю! А то ты у нас, бедняга, вовсе за учебниками забурел!
Вокруг добродушно засмеялись, так что ничего обидного не было в приветствии гитариста ни для Владика, ни для Нинки. Гитарист тут же спел одну за другой несколько песен, а потом рослая девушка жарко заговорила о кино, и через минуту Нинка уже решительно не понимала, о чем идет речь. Звучали какие-то совершенно незнакомые ей фамилии – Феллини, Антониони, Тарковский, Ромм, Висконти, – и она с трудом понимала, что это те, кто делает кино. И что больше всего поразило Нинку, студенты совсем не говорили про актеров, про артистов, которые с ее, Нинкиной, точки зрения были самыми главными. Она заскучала, Владик, заметив это, тронул ее за локоть, сказал тихо:
– Ты минутку посиди, я сейчас вернусь. У меня в комнате беспорядок, я приберусь.
Когда через четверть часа она поднялась следом за Владиком на второй этаж и вошла в его комнату, то поняла, что дело было не в беспорядке, а просто в комнате стояло три кровати. Две у окна, а одна на входе, отгороженная шкафом. Значит, попросту говоря, Владик распределял на ночь своих друзей-соседей по другим комнатам. Он так и сказал:
– Ты не волнуйся, мы будем одни. Арик в Москве у своих армянских родственников ночует, а Коля тоже не придет.
– Хорошо, – сказала Нинка. – А ты на кого учишься?
– Если таланта хватит и повезет, то буду сценаристом. Или, профессиональней сказать, – кинодраматургом.
– А что это такое?
– Буду писать сценарии для кино. Знаешь, что это такое?
– Не очень.
– Очень просто. Я пишу то, что снимает режиссер. По моим текстам говорят свои реплики актеры. А как говорить – это их наставляет режиссер. Все просто.
– Ага, – сказала Нинка. – Если ты будешь хорошо учиться, то сможешь на актерский перейти?
Несколько секунд он не понимал, что она сказала, потом громко засмеялся.
– Ох, Нина! Ни в каком ты инязе не учишься, никакого языка княжества Бундустан не изучаешь, но мне на это наплевать! Меня на актерский факультет, как и любого сценариста, бесплатным калачом не заманишь! Актер, моя милая, всего лишь произносит тексты, которые для него написали. И произносит их так, доносит ту мысль, которую требует от него режиссер-постановщик! Слава, для общепонимаемых кругов зрителя, конечно, достается актеру, но роль его в фильме, ты уж мне поверь, по большому счету очень незначительна. Ну да этого сразу не объяснишь. Давай мы с тобой дотанцуем.
