Антон быстро оделся и вышел в прихожую. Поля последовала за ним. У двери снимали обувь мужчина лет тридцати с худым лицом и обвислыми усами и молодая женщина, видимо, его жена. Женщина была рыжеволосой, веснушчатой, с прямым носом и прозрачными кошачьими глазами. Когда их с Антоном взгляды пересеклись, стало заметно, что напряглись оба. Она, видимо, хотела что-то сказать, но промолчала, только огонек в глазах, яростный, нехороший, блеснул чуть ярче. Мужчина же подал Антону руку, и они поздоровались, как старые знакомые.
Новых гостей звали Алексей и Света. Они сразу прошли в зал, не задержавшись у «шедевра» — видимо, бывали здесь довольно часто. Алексей достал из сумки принесенное с собой шампанское. Оказалось, что обмывается его недавно вышедший сборник стихов. Поля вскоре заметила, что Света принципиально не чокается с Антоном. Или, быть может, он с ней? Во всяком случае, ей эта особа не нравилась, так же, как не понравилась когда-то «девушка с кастрюлькой». Кто знает, может быть, и эту связывали когда-то с князем постельные отношения? Что еще могло вызвать такую явно проскальзывающую в каждом взгляде, в каждом повороте головы ненависть?
Голос у Светы был низкий и грудной. Говорила она мало. Зато каждую реплику Антона провожала скептической усмешкой. И Поля уже начинала не на шутку злиться, когда Антон вдруг спросил, обращаясь к Алексею:
— А материальное положение у тебя сейчас как? В издательстве твоем заплатили что-нибудь?
— А почему тебя это так волнует? — не поднимая глаз от тарелки, ледяным тоном произнесла Света. — Вроде бы за те телефонные переговоры мы с тобой рассчитались.
— За какие переговоры? — Антон опешил.
— За те самые, из-за которых ты чуть ли не при десятке посторонних людей назвал моего мужа дерьмом, немужиком и непорядочным человеком. Мы тогда наговорили на шестьдесят две тысячи с квартиры твоей бывшей жены. Я сумму эту, наверное, на всю жизнь запомню! За переговоры уже пришла квитанция, а нам нечем было заплатить. Мы тогда ели одну лапшу с чаем, а мясо доставалось только ребенку, потому что он был маленький, ему нельзя было без мяса… Не припомнишь, сколько на тот момент ты был должен нам?
— Я не мог расплатиться, у меня тоже не было денег…
— Да, я помню! — Света нервно затеребила пальцами край асимметрично-клетчатой скатерти. — Ты тогда еще говорил, что долг нам вернешь потом, а за телефон нужно платить сейчас, а то его отключат…
— Света, — побагровевший Алексей дернул ее за рукав, — прекрати сейчас же! Что ты вытворяешь! Перестань немедленно!
— Нет, не перестану, — она вырвала руку, — я слишком долго ждала момента, когда смогу ему все высказать. Теперь наконец вышла твоя книга, ты получил признание. Теперь наконец всем ясно, кто чего стоит! И не в деньгах дело…
— Ну-ну, то-то ты так точно про шестьдесят две тысячи запомнила! — вставил Антон, брезгливо поджав тонкие губы.
— Хотя и в них тоже! Ты всегда брал и просто не считал нужным отдавать. Брал не у бизнесменов, не у нуворишей, а у таких же, как ты, которым иногда не на что купить еды домой… Но я не о деньгах. Я о том, что ты всегда строил из себя невесть что, дворянина, голубую кровь, а вел себя, как мелкий и подлый лавочник. Думаешь, я не знаю, как ты по всем знакомым растрезвонил, что Леха увел у тебя из-под носа заказ на книгу о Баталове, хотя ты к проекту вообще не имел никакого отношения? Просто позавидовал, что востребовали не твой, а Лешкин талант, и возможность заработать появилась тоже у него! Господи, а как ты никогда не упускал случая кинуть ему в лицо, что он — бездарность, рабочая лошадка от литературы, что он рохля и не мужик, потому что не может обеспечить семью. Тебе-то легко было жену обеспечивать за счет кредитной карточки твоей тогдашней тещи…
Тома сжала ладонями виски и быстро вышла из комнаты. Алексей сидел, опустив голову, на щеках его играли желваки, а усы, казалось, еще больше поникли.
— А знаешь, что сказал по твоему поводу наш общий знакомый Толя Ковалев? Я тогда пожаловалась ему, что ты долг не отдаешь и от нас бегаешь, — Света не унималась. — Он сказал: «Вспомни известный фильм, где крутой мафиози успокаивает кредитора, уставшего преследовать мерзкого и непорядочного должника. Он ему объясняет: «Представь, ты навсегда избавился от общества этого человека всего за двадцать долларов!» Вот, говорит, и ты так думай, что за девятьсот тысяч ты его никогда больше не увидишь. А мне хуже, я «дворянчика» не увижу уже за тысячу долларов. Такие разные расценки за одного и того же человека!»
Поля почувствовала, что все это становится нестерпимым. Она уже готова была закричать, ударить тарелкой об пол, сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить это отвратительное действо, когда Антон, сладко потянувшись, с абсолютно невозмутимым видом заметил:
— Концовка слабовата…
— Что? — Света яростно зыркнула на него зелеными, опушенными рыжими ресницами глазами.
— Я говорю, концовка слабовата! Ну что это: «такие разные расценки за одного и того же человека»?.. Хотя, впрочем, что-то в этом есть. Тоже про деньги. Я, кстати, подсчитал: слова «деньги», «долг» и вариации на их тему прозвучали в твоем страстном монологе ровно четырнадцать раз. Тебе это ни о чем не говорит, нет?.. Вообще, Света, мне как-то неловко объяснять тебе прописные истины, но даже ребенок знает, что нельзя жить только материальными ценностями, нельзя от них отсчитывать свою жизнь. Есть же, в конце концов, и какие-то другие измерения… И потом, добрее нужно быть, добрее! Ненависть — это плохо, Светочка! А долг я тебе обязательно отдам. Лично в руки, и в самое ближайшее время.
— Не надо мне твоих поганых денег! — она гневно тряхнула рыжими кудрями. — Я их в окошко выкину! И вообще я даже рада, что ты их не отдал: по крайней мере, у меня появился повод высказать тебе все, что я думаю. А думаю я, что это ты, а отнюдь не мой муж — жалкое подобие мужчины!
В комнате повисла тишина, нарушаемая только угрюмым ворчанием холодильника на кухне да дребезжанием фортепиано на третьем этаже. Алексей сидел в кресле, подперев лоб ладонью, Слава стоял у окна. Все избегали смотреть друг на друга. С легким вздохом Антон поднялся на ноги и направился к двери. Уже от порога обернулся и спросил, глядя прямо Свете в глаза:
— Скажи, а тебе вообще бывает когда-нибудь стыдно?
Она немного помедлила, потянулась к бокалу с остатками шампанского, видимо, намереваясь выпить залпом, остановила руку в воздухе, снова уронила ее на колени.
— Да, — сказала она после паузы. — Мне, например, очень стыдно сейчас. Но только за то, что я воспользовалась твоим же методом: унизила тебя в присутствии посторонних.
