— Не нужно меня защищать. Я могу сама позаботиться о себе. Понял?
— Сейчас самое главное, выяснить, зачем твой отец понес дракона в Китайский квартал.
— Зачем? Он хотел показать его Жасмин.
— Может, она не единственная, кому он показывал дракона. А если он понес его кому-то, кто сумел бы создать подделку?
От такого предположения Пейдж лишилась дара речи.
— Мой отец не занимается подделками. Как ты можешь говорить такое, Мартин?
— Но ведь у него не было причины выносить фигурку из магазина. Он пошел против правил компании, против наших страховых принципов, наших мер безопасности, вообще всего.
Пейдж нечего было возразить, она не знала, зачем ее отец взял дракона из магазина, но сомнения Мартина еще сильнее разожгли желание выяснить правду.
— Когда отец придет в себя, он расскажет, почему отправился в Китайский квартал. И причина не будет иметь ничего общего с изготовлением подделки. Он слишком любит искусство, чтобы даже думать о подобных вещах, Мартин. Увидишь, я окажусь права. Когда отец расскажет, что произошло на самом деле, тогда не будет ни сомнений, ни вопросов.
— С нетерпением жду этого момента, — ответил Мартин. — А до тех пор, Пейдж, не общайся больше с журналистами. Ты только подольешь масла огонь.
Огонь портит репутацию ее семьи. Она должна найти способ погасить его.
Обсудив с медицинской сестрой состояние мужа, Виктория попросила ее уйти, желая побыть с Дэвидом наедине. Она стояла у больничной кровати и пыталась вспомнить, когда в последний раз вот так смотрела на него. Какой он старый, подумала она, и в груди поднялась паника. Он на два года моложе ее. Это не должно случиться сейчас. Они оба не в том возрасте, чтобы предстать перед лицом такого кризиса. Им еще так много нужно сделать.
Но я не умираю, поспешно напомнила себе Виктория. Она в порядке. И Дэвид тоже выкарабкается. Она должна в это верить. Он основа ее жизни. Может быть, не он сам, но тот, кем он является. Она вышла замуж не только за него, она вышла замуж за его семью, его наследство. Она знала больше о его предках, чем он сам. Она тщательно следила, чтобы все родственники, близкие и дальние, получили рождественские открытки и подарки ко дню рождения. Она стала истинной Хатуэй, и не желает утратить свой статус.
Она, конечно, не собирается разводиться, иначе потеряет все. Виктория никак не могла поверить, что той женщине хватило наглости прийти к постели ее мужа. Ну, такое больше не повторится. Медсестрам даны строгие указания не позволять Жасмин Чен приближаться к Дэвиду.
Как мог он выбрать женщину столь непривлекательную, лишенную стиля, из низкого класса? У него есть жена — красивая, умная, умело ведущая дела. Зачем ему нужен кто-то еще?
Злые слезы мешали видеть, Виктория почти задыхалась, она злилась на себя, что вообще беспокоится о Дэвиде. Подумать только, как он относится к ней! Он изменяет ей, и возможно, не только с этой китаянкой, но и с другими женщинами. А теперь еще объявилась его дочь. Конечно, Виктория знала о существовании Алисы. Ее частный детектив пристально изучил жизнь Жасмин Чен, в том числе рождение Алисы. Если бы Жасмин после этого гонялась за Дэвидом, Виктория пресекла бы это. Но оказалось, эта женщина на самом деле беспокоилась о Дэвиде, может быть, даже любила его — слишком сильно, чтобы выжимать из него деньги. Какая дура, эта Жасмин Чен.
Но и она сама тоже не лучше. Ей следовало убедиться, что связи между Алисой Чен и Дэвидом не существует. Она упустила это. Теперь Пейдж узнала обо всех грязных делишках отца. Виктория боялась разговора с дочерью, но знала, что его не избежать. Пейдж захочет поговорить о связи отца, а Виктория не собиралась обсуждать это с дочерью. Ее брак был личным делом, и нечего Пейдж совать нос в ее частные дела.
— Черт бы тебя побрал, Дэвид! — громко сказала она в сердцах. — Самое меньшее, что ты мог бы сделать, это иметь мужество очнуться и разбираться с тем, что сам натворил.
— Ты думаешь, от твоего крика он очнется? — спросила Пейдж, входя в палату.
— Я хотела отделаться от других мыслей, — ответила Виктория, обрадовавшись, что Пейдж пришла одна. Она подозревала, что Райли Макалистер снабдил дочь новыми сведениями о жизни семьи, и ее возмущало его вторжение в их жизнь. — Что случилось? — спросила она, заметив румянец на щеках Пейдж.
— Я столкнулась с журналистами, они внизу.
— Ты ничего им не говорила, надеюсь?
— Не совсем так. Мартин отогнал их от меня.
Виктория одобрительно кивнула.
— Он очень толковый. Где он?
— Сказал, что будет позднее. Как папа?
— Не знаю, — пожала плечами Виктория. — Так же, я думаю.
Они обе посмотрели на Дэвида, тот, казалось, едва дышал.
— Ты беспокоишься, да?
— Я почувствовала бы себя лучше, если бы он очнулся. — Виктория поймала на себе взгляд Пейдж, но она не хотела смотреть в глаза дочери и видеть в них вопросы. — Сейчас не время, — пробормотала она.
— Я не собираюсь ни о чем спрашивать.
— Спасибо тебе за это.
— Но ты знала, правда?
— Я думала, ты не собираешься спрашивать.
— Мне очень жаль. Все так запутанно. Я думала, наша семья такая крепкая, такая надежная.
— У нас прекрасная семья. Несколько препятствий на длинном жизненном пути, не более того. — Виктория посмотрела на встревоженное лицо дочери. — Мы Хатуэи, Пейдж. И мы выживем. Никогда не забывай об этом.
— Надеюсь, папа тоже не забыл. Что бы мы делали без него?
— Надеюсь, нам не доведется это узнать.
— Ты все еще любишь его немного, да?
— Боже мой, почему ты спрашиваешь?
— Это не ответ, мама, — покачала головой Пейдж. И повторила: — Ты все еще любишь его?
— Мы женаты уже тридцать один год. Что такое любовь — в моем возрасте нелегко определить.
— Не думаю, что это так сложно.
Материнский инстинкт подсказал ей подходящий ответ:
— Мы с твоим отцом не собираемся разводиться. Мы никогда не разведемся, если ты беспокоишься об этом.
— Потому что ты любишь его, или потому, что хочешь оставаться Хатуэй?
— Я Хатуэй. Я больше Хатуэй, чем он. Я упорно трудилась, чтобы стать ею. Я ничего не отдам просто так. Меня не волнует, сколько его женщин и дочерей заявят о себе.
— Думаю, я получила ответ.
— Не торопись с выводами. — Виктория глубоко вздохнула. — Я люблю его, и я его ненавижу. И ничего не могу поделать. Уверена, Дэвид чувствует то же самое. Мы разделили с ним лучшие дни нашей жизни и худшие тоже. Мы понимаем друг друга, и в то же время нет. Мы друг друга смешим и заставляем друг друга плакать.
