От возмущения перехватило дыхание. Анна швырнула трубку. Сердце стучало как сумасшедшее. Тяжело дыша, она стояла в маленькой спальне с половинчатой стеной. Слышно было, как в кухне насвистывает Ник, скребет вилкой по сковороде, разбивает яйца. Зазвонил телефон.
– Ответишь? – крикнул Ник.
Снова звонок.
– Хорошо, – нехотя откликнулась Анна.
Чего испугалась? Как маленькая. Может, это Дейдра хочет сообщить, где она. Или телефонная реклама.
Когда она наконец сняла трубку, на том конце провода помолчали, затем послышался тихий мужской смех. Она узнала, что это Дамиан, прежде чем он закончил первое слово.
– Прости, малышка. Я пошутил.
Она молча держала трубку. Если повесить, он снова позвонит, только уже сильнее разозлившись. Можно положить трубку рядом с телефоном или совсем его отключить, но у него Клементина. А значит – власть над Анной.
– Дело вот в чем, – продолжал Дамиан. – Одному мне приходится дьявольски трудно. У тебя наш дом, хорошенькая стопочка корпоративных льгот, страховка. Согласись, я имею право по меньшей мере на половину всего этого. На самом деле, по моему представлению, я был главным родителем для Клементины – ходил в школу и все такое. Думаю, мне причитается да же больше половины. Гораздо больше.
Анна выдохнула так, что в ушах зазвенело. Она знала: надо сосредоточиться на том, что он говорит. Лучше даже записать. Но в мозгу стучала только одна мысль: у меня ребенок от этого человека!
– Что?
– Я говорю, что готов договориться, малышка. Разве у тебя не это на уме? Ты продаешь дом и передаешь мне вырученные деньги, переписываешь на меня сберегательный счет и ре гулярно выплачиваешь некоторую сумму. Ни чего из ряда вон выходящего. Скажем, пять тысяч долларов в месяц.
Анна не верила своим ушам:
– Ты требуешь алименты!
Дамиан снова рассмеялся тихим гаденьким смехом:
– Я бы не хотел называть это так, детка.
– А по-другому не назовешь. – В Анне начала закипать злость. – Ты до такой степени жаждешь отомстить мне, что готов выгнать из дома собственного ребенка.
По правде говоря, она и сама подумывала, что, пожалуй, было бы справедливо продать дом, а деньги поделить с Дамианом. Они с Клем купили бы в Хоумвуде домик поменьше – если такой в природе существует, – а он приобрел бы себе квартиру, где по выходным их дочери было бы гораздо уютнее.
– Есть и другой выход, – проронил он.
– Ну да, конечно. Чтобы я пустила тебя назад.
– Нет-нет. Я уже уяснил, что этот вариант тебя не устраивает. У меня такое предложение: я живу дома с Клементиной, а ты переезжаешь в город. Всю неделю Клементина живет со мной, а каждые вторые выходные – с тобой.
Анна схватилась за живот и прошептала:
– Негодяй!
Он продолжал, словно не слышал:
– Да, и еще я собираюсь подать в суд на оформление опеки. Советовался с адвокатом, он говорит, у меня все шансы выиграть. Меня ведь все учителя знают, а тебя они и в глаза не видели.
– Черта с два у тебя это выйдет.
– Поглядим, – парировал Дамиан. – Можно, конечно, уладить дело в частном порядке, не доводя до суда. А если нет – решать будет судья. Но при том, сколько времени ты проводишь на работе, я бы сказал, все плюсы на моей стороне. В худшем случае получу жалкую половину того, что выручу от продажи дома.
– Главное для тебя – деньги, не так ли?
– Пока, малышка.
– Я хочу поговорить с Клементиной.
– Я кладу трубку.
Конец связи. Когда дочка у него, Анна в полной его власти. Она на все готова, только бы вернуть девочку. А что он сделает, если она не пойдет у него на поводу? Увезет Клементину в Англию, уговорит родственников помочь спрятать ее там? Он все еще британский поддан ный, может найти способ вывезти дочь.
– Анна?
В залитой солнцем гостиной появился Ник с лопаточкой и целой сковородкой яичницы в руках. Она не чувствовала в себе сил ни улыбнуться, ни вымолвить хоть слово.
– Все в порядке?
И тут она не выдержала. Слезы, которые она прятала от всех – от дочери (особенно от дочери), даже от подруг, хлынули потоком. Ник поставил сковороду, подошел к ней, обнял. Она совсем затерялась в его огромных руках. Внезапно, впервые за долгие годы она вспомнила, как, бывало, держал ее на руках отец, вспомнила безграничную любовь и безопасность, которые ощущала тогда и никогда после. И зарыд ла еще сильней.
– Ну-ну… – Ник похлопал ее по плечу. – Все хорошо.
– Все плохо! – рыдала Анна. – Он сказал, что заберет ее. Мою дочку.
– Господи Иисусе.
Нельзя позволить ему это. Нельзя. Клементина – это все, что у нее есть. Нет, не все. Не совсем все.
– У меня будет ребенок, – прошептала она.
Сказать об этом хотелось, но не громко.
Он отстранился и, наклонив голову, попытался заглянуть ей в лицо.
– Что ты сказала?
– Сказала, что у меня будет ребенок.
«Чужой человек, – подумала Анна. – Я тол ко что открыла свою тайну совершенно чужому человеку. Почти чужому».
– Бог мой! Что же ты будешь делать?
Она горько всхлипнула:
– Понятия не имею.
– Это его ребенок?
Она посмотрела Нику прямо в глаза. Очень внимательные глаза, карие, но такого темного оттенка, что зрачков почти не видно.
– Я не спала ни с кем другим с девяносто третьего года. Никаких сомнений – его.
– А есть возможность… Ну, что вы оба…
Анна решительно помотала головой:
– Что мы снова сойдемся? Абсолютно никакой.
– Не знаю, как ты относишься к религии… – неуверенно произнес Ник. – Не знаю твоих нравственных убеждений…
Анна отступила и села на кровать.
– Ты имеешь в виду аборт.
– Да, – тихо подтвердил он, садясь рядом. – Аборт.
Анна задумалась. Конечно, она размышляла над этим. Не только в последнее время, когда начала подозревать, что залетела, но и раньше, сразу после рождения Клементины. Тогда она так перетрусила, что тут же начала принимать таблетки. И еще раньше, в колледже. В сущности, она могла бы пойти на аборт. По разным причинам – если бы ее изнасиловали или ее жизнь была бы под угрозой. Даже если бы поняла, что не сможет любить будущего ребенка.
Сейчас ею владели совсем иные чувства. Стоило подумать о ребенке, о ее и Дамиана ребенке, как душу наполняло смятение. Растить с ним еще одного ребенка у нее не было желания. Как не было сомнений в том, что – вместе они или врозь – Дамиан определенно не захочет второго ребенка. Если ему рассказать, он не задумываясь потребует: избавься от него. Как в тот раз, когда она понапрасну переполошилась через три месяца после рождения Клементины. Но для самой Анны – о, для нее самой дело обстояло совершенно иначе. Помочь новому человечку стать членом ее крошечной семьи – почти чудо. Потеря одного из двух любимых ею людей причинила боль почти непереносимую. Возможность появления новой любви взамен утраченной воспринималась как возможность воскрешения.
