Откуда в вас эта красная кнопка «стоп, довольно», которую вы нажимаете раньше, чем позволите мечте оформиться в слова?
Нет, девочки, вы не умеете мечтать. Мечта – это смелость и легкость мысли, не отягощенной знанием «как-оно-обычно-бывает». Она не знает, что такое «обычно», «закономерно», «реалистично». Она просто вольно гуляет как ребенок, выросший за городом. Бродит там, где ей доведется. А вы ловите ее, хватаете за руку – стоп, не пущу! Там дальше – не вижу, но знаю – обрыв, темная чаща, волки и прочие опасности. Ты не пойдешь туда!
Поэтому и желаете вы не то, что хотите на самом деле.
Девушка-в-чулках не думает о том, что мечта может быть несбыточной. Все несбыточное – не больше чем невидимое. Как кружевная резинка чулок, прячущаяся под подолом Фортуны.
Мечты – такая же бессмысленная роскошь, как и дорогие чулки с кружевной резинкой, которые вы носите в будний день, когда у вас нет ни свидания, ни другого повода.
– Что значит «уметь желать»? – уточнила Инопланетянка. – Понимать, что ты хочешь в каждый конкретный момент? То, о чем говорила Ангел после Стамбула?
– И это тоже, – улыбнулась Ася. – А еще это просто умение мечтать. Как в детстве. Не задумываясь – осуществимо это или нет. Мечтать, даже если мечта кажется вам полным безумием.
– Или абсолютным неприличием, – добавила Анечка.
– Или крайним эгоизмом, – подхватила я.
– Или невероятной роскошью, – завершила Инка.
Тогда родилась игра. Поначалу мы затеяли ее, распив две бутылки шампанского и отметив покупку новых поясов для чулок. В магазине, куда мы ввалились всей компанией, Анечка долго присматривалась к изобилующей кружевом витрине, прислушиваясь то к голосу разума, то к нарастающему желанию. Мы пили за победу желания.
После первой бутылки шампанского принялись примерять обновки. Опытным путем очень быстро выяснилось, что чулки с поясом оказывают на женщину вдвойне магическое воздействие. У нее, невзирая на количество сна, начинают таинственно блестеть глаза. А также – откуда ни возьмись – появляются пластика и грация, и, конечно же, фотогеничность.
После второй бутылки шампанского мы устроились, как обычно, кружком на полу, все еще возбужденные очередными открывшимися горизонтами. И тогда Ася предложила эту игру. Правила были очень просты. По очереди мы произносили: «Несмотря на то, что это безумно, неприлично, невероятно (нужное подставить), – я хочу…» А далее следовало желание.
На первых же кругах нам стало ясно, насколько заржавел в нас механизм, генерирующий мечты. Выйти за рамки разумного, приличного и вероятного оказалось сложнее, чем научиться собственноручно готовить торт наполеон.
Но постепенно в каждой из нас раскручивался этот давно позабытый маховик. И желания – тайные, явные, волшебные, банальные, смешные, нелепые – начали сыпаться из нас как конфеты из порванного новогоднего подарка.
– Как вы думаете, а могу я пожелать себе дом в Греции, или это слишком меркантильно? – задумчиво спрашивала Анечка, глядя в потолок.
– Желай! Нам не жалко! – милостиво разрешали мы.
– А могу я пожелать того, чтобы от меня все мужики офигевали и сами в штабеля складывались? – загоралась Инопланетянка. – Или это слишком банально?
– Желай, а мы устроим сбор женских подписей под этим желанием! – отвечали мы.
– Если бы… это не было совсем уж примитивным… я хотела бы поменьше работать и побольше заниматься любовью! – выдавливала я.
– Ты украла мое желание! – подпрыгивала Инопланетянка.
– Не будь это полным безумием, я бы хотела служить в спецназе! – вдруг выпаливала я.
– Черт, а не будь это невозможным, я бы хоть раз в жизни постриглась наголо! – неожиданно заявляла Анечка.
– Не будь это так пошло, я бы научилась… вязать, – вдруг изрекала Инопланетянка.
– Что пошлого в вязании?! – тут мы уже изумлялись.
– Ну, слишком это по-женски – вышивать, вязать. Мне всегда казалось, что это некая компенсация для людей, которые не способны на настоящее творчество, – признавалась Инка.
– Несмотря на то что это неприлично, я бы хотела сделать фотосессию в стиле ню, – шептала Анечка.
– А я бы, не будь это для меня невозможно, открыла бы свой бизнес…
– А я – свою школу танцев…
– А я бы пошла на курсы по мыловарению…
– А я бы заказала себе белье по французскому каталогу…
– А я бы поехала в путешествие по Индии…
– А я бы научилась играть в теннис и летать на параплане…
Желаний оказалось куда больше, чем мы думали. Какие-то из них были совсем простые и мелкие, которых мы стеснялись из-за их поверхностности. Какие-то выскакивали из нас словно чертик из табакерки – нежданные-негаданные.
Ася подгоняла нас, не давая времени подумать и отфильтровать слова. Мы говорили как есть, позволяя потоку излиться наружу.
Когда пролетел уже не один десяток кругов, и мы, опустошенные, лежали как котики на лежбище, Ася удовлетворенно сказала:
– Когда высыпаешь накопившийся хлам наружу, в шкафу гораздо легче найти по-настоящему ценные вещи.
Ее письмо упало ко мне в ящик в ночь на воскресенье. Я прочитала его за завтраком, смакуя тосты с авокадо, которые сделала для себя самой в честь одинокого утра. Письмо Инки было как нельзя кстати: оно подходило к моему настроению как вкус горького кофе.
«Мне не хватает наших встреч, и сейчас я уже не рискую звонить тебе, дорогая. Но на дворе ночь, и мне так хочется рассказать тебе, какая сука эта жизнь, что я не буду дожидаться утра. Вряд ли мне сейчас захочется идти спать – укладываться в постель, под бок Косте, стараясь не разбудить его. Впрочем, даже если разбужу, вряд ли он посмотрит на меня как-то иначе, чем вечером, когда я уходила на «джем». А ты догадываешься, как это было? Правильно, никак. Он даже не оторвал взгляда от монитора, когда я подошла поцеловать его в ухо.
И потом всю дорогу, пока поезд метро тряс мои кости к «Тульской», я думала – любит ли он меня, и почему же его любовь такая сонная, словно болото, покрытое ряской. Или это мои наивные убеждения, что любовь всегда греет и движет, что она может быть жгучей и резкой, нетерпеливой, жадной, яростной, но всегда живой, как ветер, или вода, или огонь. Его любовь – это плюшевый мишка, заснувший на полке под слоем пыли…
Хотя я – дрянь и не имею права так говорить. Я много думаю о том, любит ли он меня, но не помню, когда сама последний раз говорила ему о своей любви.
Когда добралась до места, то ноги сами нашли дорогу. Я не была на этих танцах больше года, но не забыла ни место, ни его запах.
И как только я переоделась (надела свои старые удобные танцевальные штанишки из розового велюра, обулась в чешки), тело сразу стало легким и упругим. Я потянулась вверх – как ты учила – к солнцу, невидимому за потолком и темнотой, но все-таки следящему за нами своим огненным оком. Мое тело стало настолько невесомым, что я могла бы танцевать на цыпочках.
