Ну что ж, я вас могу поздравить. Мне удалось договориться насчет вас с одним из ведущих специалистов нейрохирургии Ильясом Пекарским. Он готов принять вас. Только нужно договориться о точной дате и времени.
По виду Олеси я сразу понимаю, что девушка точно знает, о ком идет речь, ее глаза загораются, щеки вспыхивают, покрывшись легким румянцем. Волнение на лицо.
— Хоть завтра, — шепчет мне.
— Олеся. Завтра нам с Пал Палычем нужно решить вопрос, — тут же вступается Ольга Ильинична.
— Давид, вы мне его контакт вышлите, мы как только обговорим дату, я с ним свяжусь, — прошу врача, тот дав добро отключился.
— Надеюсь вы понимаете во сколько обойдется эта поездка? — женщина переводит взгляд то на меня, то на Олесю.
— Мам, ну что ты в самом деле? У нас разве нет денег? — в голосе Мартышки прослеживаю раздражительные нотки.
— Есть. Но ты же прекрасно понимаешь, чем все это может закончится! — возмущается Ольга.
— Прошу вас, не нужно нагнетать. Олесю никто сразу не кладет под нож. Будет сначала консультация…
— Знаем мы эти консультации. Тебя рядом не было Андрей, — слышу в голосе женщины претензию.
— Мне очень жаль, но сейчас я хочу исправить все это. Я предлагаю вам, а точнее Олесе не только помощь, но и свое участие. Поддержку, — отвечаю в запале.
— Надеюсь твоего оптимизма хватит, чтобы если вдруг все пойдет не по плану, вытащить ее из депрессии, — резко отвечает Ольга, смотрит впритык не на меня, на Олесю.
— Мам, я понимаю твои волнения и опасения, — Мартышка, выезжает из-за меня, становится рядом, я машинально беру ее руку, переплетаю наши пальцы сжимаю. — Но я хочу еще раз попробовать, чтобы потом не думать о том, что вдруг все бы получилось, а я упустила этот шанс. Лучше попробовать и не получить желаемого, чем пренебречь остаться вот так, как сейчас.
Ольга Ильинична несколько секунд просто молча наблюдает за нами, потом разворачиваясь уходит.
— И не говорите потом, что я вас не предупреждала, — слышим ее напутствие и настроение у Олеси портиться.
— Прости ее, — извиняется девушка. — Она просто больше не верит никому, впрочем, как и я. Но Ильяс Пекарский — это нечто. Я о нем очень много читала. Попасть к нему, обычному человеку просто нет шансов. Ты должен быть невероятно везучим человеком, — говорит с придыханием.
— Тогда считай, что ты тот самый удачливый человек, — склоняюсь к ней, так близко что чувствую на губах привкус ее сладости. — В этот раз все получится. Я в это верю.
Запечатляю на ее губах поцелуй. Короткий, но вкладываю в него все эмоции, которые двигают мной.
Олеся не морозится — отвечает. И я чувствую, что вот именно этот момент становится точкой отсчета наших новых, дальнейших отношений.
Два дня проходят как один. Мы с Андреем почти не видимся. Даже на телефонные звонки времени почти нет, в нашем распоряжении только ночь, где ему на сон остается всего четыре часа. Моя поездка в Израиль перехлестывается с открытием его центра, что требует от парня куда больше времени на обсуждение рабочих моментов. Инвесторы не хотят ждать, а Андрей не хочет отпускать меня с мамой. Хочет сам быть со мной. И я ему за это признательна, потому как, видя скептический настрой родительницы, понимаю: ничего приятного ждать мне не стоит.
Я так же, как и Андрей, все эти два дня погружена в решение своих проблем: переговоры с олимпийским комитетом и психоз Пал Палыча. Все это так угнетало, что в какой-то момент чуть не сдалась, не видя выхода. Никто не хотел входить в мою ситуацию, и даже справки, привезенные мной от врачей, не возымели в первое обращение в комитет должного воздействия. Члены комиссии просто отказывались их воспринимать, обвиняя не только меня, но и Пал Палыча в подставе.
Мама, кстати, в этот момент была очень хладнокровна, чем удивляет меня. Никакого сочувствия. Сплошной цинизм. Мне даже в какой-то момент показалось, что она тоже согласна с обвинениями в мою сторону.
Но ситуацию, как и стоило ожидать, мне помог разрешить Андрей.
Он поговорил с врачебной комиссией, объяснил ситуацию. И вчера же вечером мне привез пакет документов, подписанный главным врачом, где черным по белому указаны все противопоказания и диагноз. Сегодня эти документы я передала Пал Палычу, а он уж там будет разбираться дальше.
Мне же стоит уже начать потихоньку готовиться к путешествию. Андрей обещал, что разберется с делами в ближайшие дни, а на завтра у нас запланирован звонок Ильясу.
Я так была вовлечена во весь этот процесс, что с мамой почти не общалась, и только сегодня подметила, как она напряжена была во время нашего с Пал Палычем разговора. А еще обменивалась с ним какими-то взглядами, которые я не успевала разгадать, но было стойкое ощущение, что они что-то знают, чего не знаю я.
В машине, когда возвращались домой, мне тоже не удалось переговорить с мамой. Она, словно на показ, специально сначала набрала крестную, с которой проболтала половину пути, а потом ей позвонил какой-то незнакомый мне мужчина. С ним она разговаривала обрывистыми, короткими фразами, из которых я поняла только то, что речь идет о Юлианне. Мужчина ей что-то объяснял, а мама больше слушала.
Прервала же она с ним разговор, когда мы уже подъехали домой; на мой вопрос, кто это был, она ответила скупо: «Знакомый». Естественно, я ей не поверила, но вдаваться в подробности не стала. Решила дождаться более подходящего момента для расспросов, а вот напомнить о просьбе Андрей, чтобы мы не трогали Юлианну, я все же решилась. Не хочу, чтобы она снова наворотила дел. В горячке можно сделать многое, о чем потом будешь жалеть. Тем более мы не знаем точно возможностей родителей этой самой Юлианны. А урок с родителями Эдика мама, по-видимому, так и не усвоила. И меня это настораживало.
— Мам, — откладывая футболку, кричу в открытую дверь, но мне не отвечают.
Странно. Ведь дома же вроде я не одна.
Разворачиваюсь и направляюсь к выходу.
Родительницу застаю на кухне, она внимательно что-то читает в телефоне.
— Мам, — окликаю, и она, вздрогнув, обращает на меня взгляд.
— Леська, ты чего так пугаешь?
— Я тебя звала, а ты не отвечаешь. Что-то случилось?
Я подъезжаю ближе, хочу заглянуть в экран, но мама неожиданно отворачивает его от меня.
— Что там? — с любопытством спрашиваю.
— Я так и думала, Олесь, что эта стерва что-то выкинет, — зловеще говорит родительница.
— Мам, не томи!
Я
