Ты моя надежда (ЛП) - Уиллоу Винтерс

От меня не ускользает, что она могла бы рассказать им все. Она могла рассказать правду, и, зная мою Джулс, мою любимую, я прямо вижу, как она это делает.

Я видел ее, признающую все это, каждую мельчайшую деталь прошедшего года, которая привела нас к этому моменту. Я бы все равно любил ее. Я бы полюбил ее за это.

— Я попросил своего адвоката, — напоминаю я им, поднимая голову, чтобы посмотреть следователю в глаза.

Он стискивает челюсти, и полицейский справа от меня меняет позу, привлекая мое внимание. Он взбешен. Он молод и наивен и думал, что сломает меня. Считал, что эта маленькая улика напугает меня и заставит заговорить.

Но отец и дед хорошо меня обучили. Когда ложь слишком велика, чтобы сплести ее воедино, ты молчишь. Вы ждете, пока появится подходящая история, и постепенно кусочки будут просачиваться между щелями. Те, кто вас окружает, создадут что-то, что скроет их. Молчание уничтожит улики. Для этого нужно только время.

— На этот раз деньги тебя не спасут, — говорит молодой детектив.

Я даже не знаю его имени, и мне плевать. В его глазах светится убежденность, когда он расправляет плечи и кивает головой. Он чисто выбрит, что только делает его моложе, но из всех мужчин, которых я встречал в этом здании, он единственный, к кому я испытываю уважение. Он верит в справедливость.

— Такого не может быть, — говорю я, не подумав, сказав первое, что пришло в голову.

— Что это значит? — Хейнс задает вопрос с другого конца стола. Он отчаянно хочет, чтобы я что-нибудь ему дал.

Я не удостоил его даже взглядом, когда молодой полицейский продолжил.

— Не за что зацепиться. Мы здесь не переговоры ведем, а словами смягчение договора не заработаешь.

Его глаза сужаются, когда он кивает головой один раз и подходит ближе к столу, опираясь на него обоими кулаками.

— Мы собираемся найти, кто действительно это сделал. И вы оба сядите.

Моя маска невозмутимости рушится при мысли о том, что они узнают, что это сделала Джулс. Мои руки сгибаются и сжимаются в кулаки, и мне приходится отвести взгляд. Только не Джулс. Я уже достаточно разрушил ее жизнь. Я уничтожил чистую и прекрасную душу.

Кусочек за кусочком я разрушал ее еще до того, как понял, что делаю. Я не могу позволить ей пойти на это.

— Молчание только ухудшает ситуацию для тебя.

Я открываю рот, чтобы сделать то, что у меня получается лучше всего, быть верным своему наследию и лгать. Я должен придумать что-нибудь хорошее, найти причину смены рубашки чисткой пистолета. Я облизываю губы, пытаясь придумать правильный сценарий, что-нибудь правдоподобное. Доказательства, которые могут принять как правду. Это не обязательно должно быть фактом, достаточно, чтобы убедить их в моей виновности. Это то, чего я заслуживаю, даже если это хреновый способ добиться этого. Я убил человека. Я судил его и признал виновным, не раздумывая, дважды. Будет справедливо, если со мной поступят так же.

— Давай не будем забегать вперед, Микки, — говорит комиссар, сидящий напротив меня. — Ты же знаешь, что этого не произойдет.

Его последние слова привлекают мое внимание, и я поворачиваюсь к нему, не обращая внимания на то, как спина детектива выпрямляется, и он направляется к Хейнсу.

— Сэр, — говорит полицейский и выпрямляется, ожидая, может быть, объяснений комиссара? Я не уверен. Между ними идет поединок с сильным напряжением, которое душит.

Комиссар приподнимает бровь, как будто не понимая, чего добивается Микки.

— Он свидетель, он фальсифицировал доказательства с места преступления…

— Ни один судья не допустит предъявления обвинений с таким небольшим количеством доказательств.

— Чушь собачья…

— Дело сделано, — говорит Хейнс, и резкость тона поражают молодого человека, заставляя его остолбенеть, глядя на комиссара сверху вниз, переводя взгляд с меня на него.

Я ничего не знаю о законности. Не знаю, сколько доказательств достаточно, чтобы посадить меня. Что еще более важно, я отказываюсь верить чему-либо, сказанному человеком, которого мой отец считал другом.

— Найди больше улик или отпусти его. Все просто. Мы ничего не передадим в суд, если не сможем добиться обвинительного приговора, вбейте это себе в голову.

— Вы так же коррумпированы, как и они, — с презрением говорит детектив, прежде чем повернуться спиной к комиссару и выбежать из комнаты.

Прежде чем он успевает захлопнуть дверь, я вижу знакомое лицо с приподнятыми бровями в дверном проеме, его сопровождает молодая женщина-полицейский с хвостиком. Она переводит взгляд с полицейского, который только что ушел, на комиссара Хейнса.

— Я полагаю, мой клиент может идти? — спрашивает мистер Миллард, перекладывая кожаную ручку своего черного портфеля из одной руки в другую и наблюдая, как женщина-полицейский закрывает дверь в комнату. — Я уверен, вы знаете… — начинает мистер Миллард, но не заканчивает.

— Я уже говорил с судьей, — выдает комиссар Хейнс, снова откидываясь на спинку стула и пристально глядя на меня, как будто размышляя, кто я такой и имеет ли для него значение мое существование.

— Он свободен, — продолжает он, когда мой семейный адвокат кивает один раз и быстро открывает дверь в комнату для допросов. — Нам нужен убийца, и только он. Улики доказывают, что Мейсон не является нашим подозреваемым.

Мне не нужно еще одно приглашение, чтобы уйти. Резко встав, я бросаю последний взгляд на комиссара, который все еще смотрит прямо перед собой, но уже не на меня. Только пустой стул, хотя в его глазах то же самое выражение.

Мой пульс учащается, когда я иду по участку, чувствуя, что все смотрят на меня, и слушая звук наших шагов, когда мы выходим.

— Просто так? — говорю я себе под нос, когда мистер Миллард открывает передо мной большую стеклянную дверь.

Он приподнимает бровь, когда я прохожу мимо, все еще глядя на него и ожидая неприятностей. За ту сделку, которая была заключена, и за то, чтобы выяснить, кому я теперь должен.

Он один раз кивает головой, выглядя смущенным, но больше ничего не добавляет.

Это не первый раз, когда мне все сходит с рук. Легкое наказание за вандализм и тому подобное дерьмо. Но это?

Я смотрю на своего адвоката, гадая, что он знает и что думает обо мне, когда мы уходим без предъявления обвинений.

Воздух очень холодный, и снег на улице почернел, но на тротуарах он по-прежнему ослепительно белый, и от этого поздний вечер кажется светлее.

— Просто так, — подтверждает Миллард, повторяя мои слова и оглядываясь через плечо, прежде чем перейти улицу.