сих пор зажить не успевают, он их опять крошит.
Я не хотел вспоминать этот первый раз, но такой выброс эмоций у меня был впервые. От безысходности, от понимания, что я никогда не скажу ей этих слов, что скорее убью себя, чем позволю хоть на секунду ей оказаться под прицелом. Да, я разгромил, крушил все, и ни Кабан, ни кто-то еще меня не смог остановить, пока я разбивал кулаки не просто до крови, до торчащих костяшек, до хруста. И я не помню, как потом оказался здесь, наверное, кто-то из пацанов все-таки вырубил.
Кир с Джексоном еще перемывали мне кости, совершенно не парясь, что я их слышу, а я вдруг вспомнил его слова.
— Сумрак, почему ты сказал ей выбирать меня? Что-то там идеально несовместимые вроде, — повернулся я, сразу наткнувшись на его взгляд.
— Я думаю, ты и сам знаешь ответ. Потому что вы как из двух параллельных миров, которые никогда не должны были пересекаться. Я попробую объяснить. Приблизившись однажды, ваши чувства были как вспышка сверхновой, ударная волна которой столкнула ваши галактики. И теперь эту связь невозможно разорвать, истории известны несколько исходов. Либо гибель одной из них, либо объединение в одну с целым всплеском звездообразования.
Гаденыш, умеет же так сказать, что за душу берет. Хотя, может, только меня, Джексон вон стоит, в телефоне ковыряется, параллельно ему на вспышки.
— И не думай, что ей легче, чем тебе. Ты ведь знаешь, что я вижу? Вижу, как ломает тебя, а теперь представь, что с ней происходит то же самое.
Сука-а-а-а! Да этот тип сам может убить не только взглядом, но и словом. Ни один физический ущерб не сравнится с эффектом от его простых фраз. Как же больно! И жадный докторишка не дает яду, говорит, что нет касторки от такой болезни.
— Ты же можешь ей помочь? — вздрогнул сам от своего сиплого хрипа, спросив у этого любителя разобрать чужой мозг на нейроны.
— Нет. Она просит не говорить о тебе с ней. И… избегает встречи, просит предупредить, если ты приедешь к нам.
— Я не приезжаю.
— А вот это зря. Приезжай, — вставая, Кирилл зацепил мой взгляд.
Вот и думай теперь, это он внушил мне это желание мотаться к ним или я сам решил. Но съездить надо, конечно, хотя бы Кида проведать.
С этого дня у меня появилось еще одно непреодолимое желание: видеть Малинку хотя бы издалека. Едва меня выписали из больницы, каждый вечер я, петляя как пьяный заяц, приезжал к ее офису.
Она работала допоздна. Каждый день засиживалась до позднего вечера, потом ехала домой. Изредка заезжала к Воропаевым. Часто бывала в разных салонах, возможно, эти спа ей помогают отдыхать, а может, она привыкла ко всему этому.
Сегодня она выезжала куда-то на встречи, но я знаю, что вернется в офис свой. Купив кофе у Димки в мобильной кофейне, я ждал, когда Костя привезет ее обратно.
Моя Малинка как всегда одета с иголочки. Выглядит на миллион. Костя открыл ей дверь машины, подал руку и проводил до двери. Я улыбнулся, вспоминая, как она упрекала меня, что не открываю ей двери, вертелась тут, в этой самой машине, застряв между сидений.
Погрузившись в воспоминания, не заметил, как к машине подошел Костя. Постучав в стекло с пассажирской стороны, он забрался в салон.
— Привет. Не надоело тут пастись? О, кофе! — будто он мой опоздавший напарник, схватил горячий латте с ванилью и, несмотря на мой недовольный взгляд, нагло его хлебал, развалившись на сиденье.
— Не надоело. Чего тебе?
— Поговорить с ней не хочешь?
— Нет.
— Знаешь, я понимаю тебя. Правда понимаю и благодарен, что ты бережешь ее. Но… может пора поменять свою жизнь? Сменить работу.
— На какую? Сторожем на автостоянку пойти? Или охранником в супермаркет? — злился я, уж ему ли не знать, где обитает большинство таких как я после увольнения.
— А ты готов? Ну, я к тому, что ты сам себя не потеряешь, если в твоей жизни не будет больше этого драйва? Опасностей и прочего.
— Не знаю. Я уже не помню другой жизни. Но мне все равно не стать никогда таким, как этот дрищ очкастый.
— Послушай, Борзый. Я бы не лез… но она любит тебя.
— Кого? Крутого перца на «Гелике»? — не выдержал я, переходя на рычание, на отчаянное рычание смертельно раненного зверя, не способного уйти, но и не способного и сдаться без боя.
— А если не будет его больше? Если я стану обычным мужиком, ходящим на работу в пиджаке и галстуке? Она будет любить? Не того, на кого она восхищенно смотрела в лесу, не того, кто кажется ей бесстрашным супергероем? Такого — будет? Не лихого парня со шпионскими примочками? А обычного, как все! Она знает меня другим? Нет? Так кого она любит?
Костя молчал, пока меня разрывало, хмуро пил мой кофе. А мне казалось, что сказал это вслух — и стало еще хуже. Как будто я и правда потерял себя ради нее.
************************************
Лена, спасибо! Я плачу! Коллажи бомбические! Даже Муз растрогался!
Работа. Осталась только работа, и только она спасала. Погружаясь в нее по самую макушку, удавалось не думать о нем постоянно. Спустя пару недель я уже привыкла к такому режиму и училась жить заново. Да, наверное, глупо звучит. У нас даже романа-то не было. Так… даже определения не найти, но впервые в жизни я чувствовала такую пустоту в душе, будто у нас закончился роман длиною в жизнь.
Единственное, в чем была уверена, что этот говнюк обязательно нарисуется, как набегается. И, черт! Только эта мысль одновременно заставляла сердце учащённо биться в груди в предвкушении этой встречи и так же сильно зажмуривать глаза стыдливо, вспоминая, что мое признание осталось без ответа.
Когда время начнет меня лечить — я не знаю, пока не угасает во мне ни на йоту желание вцепиться сначала в его наглое лицо ногтями, а потом обнять всеми конечностями и прижаться близко-близко…
За это время я уже познакомилась с новыми подругами Леры, и иногда мы с ними встречались в кафешках. Мне интересно было, как Аленка окрутила самого Ника Брауна, но оказалось, что это он
