Но я промолчал. Моя бурная речь могла нарушить коммерческие планы моего отца, а это бы ударило и по мне, и по маме. Не хочу, чтобы она после выхода на пенсию, которая у неё не за горами, стала жить на скромные 20 тысяч рублей. То есть я, безусловно, буду ей помогать, но она ведь женщина очень гордая, привыкла к независимости за последние несколько лет, когда стала свободной от уз брака. А на те крохи ей не прожить достойно.
Аудиенция была окончена. Мы встали с Максим, и, ни слова не сказав, поклонились и вышли. Старик Мацунага остался вдвоем с Наоми и Джейни, мы дальше были бы лишними – там уже начинаются дела семейные, мы же свою задачу выполнили.
– Старый маразматик, – говорю я насмешливо, но очень тихо, когда мы едем обратно. Так, чтобы только сидящая рядом Максим смогла меня услышать.
– Ты о ком? – спрашивает мажорка. В её голосе ни интереса особого, ни прежнего задора. Может, заболела?
– Как кто? Старик, конечно.
– Почему?
– Назвал тебя дочерью моего отца.
– Ах, это… – равнодушно говорит Максим и отворачивается к окну.
– Ничего не скажешь на такое? – удивляюсь в ответ.
– Да вроде бы говорить нечего.
– Максим, ты не захворала, случаем? – интересуюсь.
– Как говорил в таких случаях Марк Твен – «не дождитесь», – отвечает она.
– Он не так говорил, – поправляю, как истинный сын профессора филологии. – Он однажды узнал, что одна газета опубликовала его некролог. И написал в редакцию: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены», – рассказываю в надежде, что у Максим загорятся, как прежде, её красивые глаза. Напрасно. Они остаются тусклыми.
– Понятно, – всё так же равнодушно отвечает она.
– Может, пойдем в ресторан, отметим успешное окончание нашего дела? – предлагаю я.
– Прости, что-то сегодня нет желания, – отвечает мажорка, чем ставит меня в окончательный и бесповоротный тупик.
Дальше мы просто молчим, каждый глядя в своё окно. Прощаемся с Накамурой, идем в отель, там ложимся спать, чтобы завтра утром на такси (наш провожатый сказал, что его миссия окончена) отправиться в аэропорт и улететь в Москву. В точной последовательности так всё и происходит.
Оказывается, это невыносимо скучно – почти половину суток лететь рядом с человеком, который не хочет разговаривать. Нет, он не обиделся. Просто молчит, как партизан на допросе у врага. Слова выцеживает из себя буквально по одному-два, не больше. «Максим, будешь пить?» «Нет». «Максим, дать тебе жвачку?» «Нет». И так на все мои предложения. После пятого или шестого я сдался и тоже замолчал. Так и прилетели в Москву, словно поссорились.
В Шереметьево Максим, не дожидаясь меня, всё так же невозмутимо и молча вызвала такси и уехала, кратко попрощавшись: сказала «Пока» и всё. Я поплелся на «Аэроэкспресс». Просто из-за обиды. Не знаю, откуда она взялась во мне. Только своим поведением мажорка ясно дала мне понять, что я не интересен ей как собеседник. Ну, а раз так… Я еду в электричке, смотрю на то, как мелькают за окном здания, мосты, автомагистрали, улицы. Возвращаюсь домой, а на душе тяжело и грустно, словно нет у меня поводов для радости.
Глава 46
Мама… Конечно, она же мама. Как иначе, чем с поцелуями и объятиями, может встречать сына, который впервые в жизни без неё отправился так далеко от дома? Полмира облетел, чтобы выполнить просьбу своего отца. Когда дверь открылась, и матушка принялась меня лобызать, едва сдерживая слёзы радости, я удивился, честно сказать. Обычно такая сдержанная, строгая даже. А тут вдруг впервые раскрылась для меня с неожиданной стороны.
Что это с ней? Думала, что самолет рухнет, и меня придется хоронить в запаянном цинковом гробу? Потому теперь так радуется? Не знаю. Странно это всё как-то. Максим уехала, толком не попрощавшись, мама едва ли не истерику закатила на радостях. Интересно, как отреагирует на моё возвращение Лиза? А отец? Ну, с ним-то завтра, я так полагаю, будет беседа. В присутствии мажорки, естественно. Куда же без неё. Может, там и станет очевидна причина её странного поведения? У меня столько вопросов, а ответов нет.
Пока я рассказывал матери, как прошла моя поездка, хотя она уже и раньше, в общих чертах, о ней знала благодаря нашей телефонной беседе, Лиза успела забомбить меня сообщениями в мессенджере. На свою голову я, будучи в Токио, сообщил ей о своем возвращении. Она выяснила, когда рейс, и теперь требовала немедленно увидеться. Я написал краткое «приезжай».
Когда мой рассказ подошел к концу, и мама уже сидела напротив меня на нашей маленькой кухне, совершенно спокойная и, как прежде, уравновешенная, раздался требовательный звонок в дверь.
– Иди, твоя мамзель примчалась, – сказала с усмешкой мама. Яркая эмоциональность Лизы всегда вызывала у неё иронию. Сама она, видимо, в юности была такой же серьезной молодой леди, а не взбалмошной девчонкой. Потому такие типажи оценивались ею в целом положительно, только как маленькие забавные зверушки. Наверное, мама думает, что я с Лизой просто играюсь, хотя и была бы не против, если бы наши отношения переросли в нечто серьезное, брачно-семейное. Мечтать, мамуля, не вредно.
Я подхожу к двери, раскрываю её, бросаю привычное «Привет», ожидая, что мне прямо сейчас бросятся на шею, а там… Костя. Тот самый Костя, любовник Максим. Или друг? Да черт ногу сломит в попытках разобраться, кто здесь кем кому приходится! А может, он её законный муж, и мой отец в курсе? Почему нет, это ведь не мешало ему, когда был женат на моей маме, крутить с мажоркой половой роман. Ну и дела.
– Костя? Как вы узнали, что я здесь живу? Что-то случилось?
Лицо у парня встревоженное. Он бледен, губы потрескались, сухие. Нервно теребит сумку.
– Максим, – говорит он нервным голосом. У меня прерывается дыхание.
– Что случилось?! Что с ней?!
– Саша, кто там? – слышится голос матери из кухни. Она, видимо, ожидала бурных приветствий моих с Лизой, а тут всё тихо.
– Это мой… однокурсник зашёл за конспектом! Я сейчас, – говорю и, выходя в коридор, ведущий к нашим квартирам, притворяю за собой дверь. – Что произошло, Костя? Вы весь белый.
– Максим, она… – он мнётся и мелко дрожит так, словно случилось нечто непоправимое.
– Да говорите уже, пожалуйста! – чуть повышаю голос.
Парень вздрагивает и выдает:
– Она уехала. Примчалась домой, покидала кое-какие вещи в рюкзак и уехала. Я слышал, как ревел во дворе его байк.
– Может быть, у неё срочное дело? К моему отцу поехала, например? – я говорю это, а сам прикусываю язык. Какому ещё отцу? Вдруг Костя ничего о нем не знает, а я разболтал! Вот же недотёпа!
– Нет, она бы мне сказала, – отвечает Костя, и я выдыхаю. Значит, он про них знает.
– Вы ей не звонили? Давай на «ты», так проще. Ты ей звонил?
– Да, она отключила телефон, – говорит Костя, кивнув на моё предложение.
– Обе симки?
– Да.
– Куда она могла так быстро рвануть? Хотя нет, подожди. Почему ты мне не позвонил, а приехал сюда? Это Максим тебе адрес дала?
– Да, она, – кивнул Костя. – А не позвонил, потому что городской не знаю, а мобильный у тебя постоянно занят.
Конечно, занят. Это Лиза его так забросала сообщениями, что он у меня подвис, наверное. С ним такое случается, когда переписка обширная. А с этой девчонкой по-другому не получается. Тараторит, как сорока. Кстати, скоро должна явиться. Значит, пора убегать. Ничего, переживет как-нибудь. Тут дела посерьезнее.
Я говорю Косте, что скоро вернусь. Невежливо, конечно, держать его в коридоре. Но и домой пригласить не могу. Там мама, скоро будет Лиза. Придется слишком много врать, а я рано или поздно начну путаться. Лучше все-таки ретироваться поскорее. Захожу домой, говорю маме, что надо очень срочно помочь одному хорошему парню написанием курсовой, хватаю куртку потеплее, поскольку ночами холодно, быстро бросаю в маленькую сумку документы и портмоне с телефоном, вылетаю. Слышу, как поднимается лифт, и, хватая Костю за рукав, тащу на лестницу.
