— Как нет? Куда ты дел? — взвизгивает Агата. — Ты… ты все-таки решил все забрать? И ты еще спрашиваешь, почему я здесь? Фома из тебя все равно бабло вытрясет!
— Пусть трясет. По фиг! — прикрываю устало глаза, сплевываю кровь.
— Я не пойму, ты так резко стал смелым? Как-то на тебя не похоже…, - задумчиво. — Или у тебя правда нет? Скажи? — меняется ее голос.
Приближается. Рассматривает. Но мне сейчас не до сантиментов. Хотя… Если догадается, будет печально. А она, похоже, начинает подозревать…
Опускается передо мной на колени, заглядывает в глаза.
— Чего тебе надо? — оскаливаюсь, дергаю нервно плечом, чтобы сбросить ее руку. Тело прошибает болью. — А-а-а, отвали, м? — сквозь зубы.
— Не-ет! — задумчиво. Подцепляет край рубашки, несколько верхних пуговиц отлетело. Агата дергает ткань сильнее. Я снова пытаюсь отодвинуться, но получается только хуже. Ее цепкие пальцы расстегивают еще несколько пуговиц.
— Что ты делаешь? Я сейчас точно не настроен на интим!
— А я настроена. Не дергайся! — распахивает полы рубашки и замирает. — Черт!
Это конец! Вижу по лицу, до нее дошло, шрамы никуда не денешь.
— Ты не Саша! — пораженно.
— Совсем укурилась? — пытаюсь блефовать из последних сил.
— У Саши не было шрамов, но был брат-близнец! — вспоминает Агата. — И если ты здесь, то где этот козлина? — гневно, с нотками истерики. — Фома! Фома! Это не он!
— Заткнись, дура! — шиплю я.
— Дура? Это я-то дура?
Выскакивает за дверь, несется вверх.
Капец! Сколько времени прошло? Скоро вылет, чтобы этот идиот смылся? Я уже потерял счет времени. В голове — колокол, накатывает слабость и тошнота, но надо спасать положение, только как, если я валяюсь здесь, как бесполезная отбивная? Пытаюсь принять сидячее положение, но заваливаюсь назад, ударяюсь затылком.
— М-м-м! — срывается болезненный стон, перед глазами звезды, боль перекрывает все вокруг, меня вырубает.
***
Хорошо. Яся рядом. Не хочу просыпаться. Подольше бы понежиться под одеялом, греясь нашим теплом. Вчера мы долго не спали, рассматривали Данькин детский альбом. Помню, как сжималось внутри все от щемящей нежности от этих фото. И обида душила, потому что пропустил я все это, и вернуть уже не получится. Спасибо девочке моей сильной, что справилась, не сдалась, несмотря на все подачи судьбы. Хочу подтянуть ее ближе, зарыться в волосах, но руки не слушаются. Я их вообще не чувствую. Зато в нос забирается запах крови, пыли, и еще какая-то вонь.
Меня кто-то зовет, бьет по щеке, отчего в голове звенит еще сильнее.
А потом окатывает ледяной волной, приводя в чувства. Распахиваю глаза, отплевываюсь от холодной воды.
— Ну привет, товарищ Алексей! — скалится Фома. — Долго собирался меня за нос водить?
Я бы ответил, да с губ срывается только хрип. За спиной Фомы стоит хмурая Агата.
— Где Саша? — цедит она.
— А хрен его знает. В небе уже где-то. Скорее всего.
— Плохо, Леша, плохо. Значит, тебя дрочить будем. На счётчик поставим. Хочешь счетчик?
— Да пофиг. У меня что полляма нет, что ляма. Вообще до звезды!
— Тогда придется тебя грохнуть.
— Вам виднее!
— Бесстрашный?
— Почему? Страшный! Вы ж разукрасили!
— Остришь? Зря! А если мы возьмемся за некую Есению? И ее пацана? — только не это.
— Плохо помню, кто это.
— Да? А вот Агаточка утверждает, что ты дышал весьма неровно к жене своего брата. Да и пацан возможно твой?
— Агаточка бредит!
— А мы сейчас выясним это, устраивайся поудобнее, пока ты валялся тут, мы пригласили кое-кого в гости — меня рывком поднимают, усаживают у стены.
Что он имел в виду? Зачем вспомнил Есению? Господи, только бы до них не добрался. Эти мысли выстрелами щелкают в голове, отвлекая от боли, которой только добавляется от растревоженного резким перемещением тела. Голова бессильно опускается на грудь. Кажется, она весит не меньше центнера, и поднять ее нереально.
Но уже в следующую секунду я справлюсь с этой задачей, потому что слышу взволнованный голос Синички:
— Леша, Лешенька!
Встречаемся взглядами. Только не это! Как они нашли ее?
Дергаю беспомощно связанными руками, бесполезно. Яся бросается ко мне, но Фома ловит ее за локоть.
— Стоять! Лешенька, значит. Ну что, Алексей. Не помнишь ее?
— Нет!
— А так? — удар в челюсть добавляет звезд. Лечу снова на пол.
— Не трогайте его! — кричит Синичка. Пытается вырваться из лап мордоворота. Но тот хватает ее за локти, сковывая сзади.
— Так что? Память прорезалась? — пинает ботинком. — Нет? Ладно. Продолжим.
Подходит к Синичке. Хватает ее за волосы.
— Не трогай! — хриплю.
— Так что? Вспомнил?
— Вспомнил. Тебе что нужно? Сашку сдать? Да без проблем. Только он уже улетел, скорее всего. Времени сколько?
— Пять.
— Улетел.
— А ты на хрена подставился?
— Брата люблю.
— Врешь.
— Отпусти Есению и мальчика. Поговорим.
— Не-е-ет. Вы у меня все вместе теперь здесь сидеть будете. Устал я бегать за вами, Дементьевыми. Мне фиолетово, кто бабки вернет. Я пошел, а вы договаривайтесь. Через час приду, хочу услышать кто, когда и где вернет мне деньги. Это должны быть четкие ответы и короткие сроки. Иначе начну отрезать от вас куски! Начну с блондинки, закончу пацаном. Кстати, он пока отдельно погостит. Все. Время пошло!
Тяжелые шаги, Фома и его прихвостни уходят. Хлопает дверь, лязгает замок.
Всхлип, Яся бросается ко мне. Ее нежные ладошки аккуратно прижимаются к моему пылающему лбу.
— Лешенька, посмотри на меня, — с надрывом.
— Смотрю, Синичка. Это все, что сейчас я могу. Прости. Не уберег.
— Ты не виноват. Мы выберемся. Придумаем что-то.
— Даня как? Напуган?
— Он молодец. Смелый мальчик. Надеюсь, эти гориллы его на обидят.
— А тебя, не обидели?
— Нет. Нормально. Подожди, я попробую освободить тебе руки.
Яся нащупывает кабельные стяжки. Хмурится.
— Нет, их не разорвать. Разрезать нечем. Расслабься. Лучше обними меня.
— Обниму. Обязательно. Позже, — она осматривается, что-то поднимает. — Повернись.
Со стоном переваливаюсь на бок. Это отвратительно, что сейчас она видит меня настолько слабым, сломленным. Яся пытается чем-то не очень острым перепилить стяжку. У нее плохо получается. Только боль в запястьях резко усиливается, но я терплю, закусывая и так разбитую губу.
— Сейчас. Подожди. Я кое-что придумала, — Яся отстегивает булавку от воротника. А это идея!
— Моя ж ты умница! Давай, это может сработать. Нужно булавкой поддеть пластиковый язычок стяжки. Пробуй!
Около десяти минут уходит на то, чтобы немного ослабить стяжки, но этого достаточно, дальше я сам. Руки не слушаются, чувствительность нарушена, но это даже к лучшему. Еще немного мучений и руки мои свободны.
— Фух! Спасибо! Иди сюда! — обнимаю мою девочку.
Молчим. Дышим друг другом.
— Яся, я люблю тебя, — шепчу сорвано.
— И я тебя!
— Ты меня простила?
— Да. А ты меня?
— Давно. Ты не ответила. Ты выйдешь за меня?
— Да!
— Даже за такого побитого? — усмехаюсь, губа трескается сильнее, кровь течет по подбородку. Стираю ее кулаком.
— Даже за такого, — всхлипывает, задевая локтем мои многострадальные ребра.
— Аааааккуратней, — со стоном.
— Прости.
Мне надо подняться. И как-то заставить свое раздолбанное тело встать на защиту моей женщины и сына. И я понимаю, как мало у меня сил. Но я должен! Пять лет они справлялись сами, для чего? Чтобы теперь ты появился в их жизни, и в самый ответственный момент лежал на бетоне отбивной котлетой?
Встать!
Вспоминаю, как дрессировали нас в армии, на сборах, на подготовках. Когда после марш-броска хотелось сдохнуть. Но мы вставали и шли. И самое главное — я вспоминаю бой! Там вообще все просто. Или ты бежишь, или ты труп. Сейчас труп — это не самое страшное. И я встаю. Перекатываюсь на бок, поднимаюсь на четвереньки, перебираю ладонями стену, со стоном поднимаюсь. Дышу. Держит меня стена. В голове звон, боль, звезды. Я должен.
