Сын вызывал во мне какие-то дикие чувства. Это непросто — принять факт наличия уже настолько подросшего ребенка. Он тянулся ко мне, и это радовало. Но пенило, что сын по-прежнему воспринимает меня тем папой, который раньше не обращал на него внимания. И теперь нам предстояло объяснить ребенку, что я другой человек, но как он это воспримет — неизвестно. Пока мы тянули с этим вопросом.
Физически Данилка уже почти полностью оправился от искусственной комы, в которую его поместили эти отмороженные идиоты. Некоторые последствия еще сохранялись, мы все еще с осторожностью относимся к ребенку, не разрешаем ему бегать, прыгать, соблюдаем определенную диету.
Я забираю Синичку и Даню из больницы. На заднем сидении мальчик находит большую коробку с железной дорогой, и его детский восторг тут же передается мне. Мы спешим домой. Дело важное. Собрать железную дорогу и запустить поезд — это не шутки!
Пока Синичка накрывает стол, Даня в нетерпении распечатывает коробку. У него не получается, картон рвется.
— Стой! — говорю строго. — Сначала мыть руки и кушать. Потом будем играть.
— Но я хочу хотя бы взглянуть. Одним глазком. Можно? — Даня строит такие просящие глаза, что устоять невозможно.
— Хорошо! — сдаюсь я. — Одним глазком. Пока мама не видит. Давай!
Помогаю справиться с упаковкой, высыпаем все детали на пол. Даня хватает паровоз, округляет восхищенные глаза.
— Класс! Я мечтал о таком! Супер! Он как настоящий! — возит его по ковру. В комнату заглядывает Яся.
— Так! И что это такое? — строго смотрит она на нас. — Мы же договаривались!
— А мы ничего такого и не сделали еще, — развожу я руками. Даня тоже строит совершенно невинный взгляд. — Паровоз тоже будет суп, да? Он же супом заправляется?
— Да! Супом! — серьезно кивает Даня.
— Вот. Сейчас все вместе заправимся и поедем!
— Хм. Ну что ж. Прошу тогда на заправку, — указывает нам Синичка направление к столу.
— Вперед. Поехали! Чух-чух-чух! — подхватываю сына за руку, Синичку за талию, и мы не хуже паровоза отправляемся к столу.
Обедаем шумно. Даня все еще плохо кушает и приходится его уговаривать, мотивировать, хитрить. Вот и сейчас мы кормим паровозик, маму, папу, а уж потом Даню. Но это безумно забавно, тепло, по-семейному. В какой-то момент я задумчиво замираю на окне взглядом.
Сбылась мечта. Я ведь так хотел переместиться из своей одинокой квартиры сюда — к ним. К моим самым дорогим на свете людям. И теперь я здесь. Но на душе все еще не спокойно. За пределами нашего персонального рая много проблем. Враги нейтрализованы, но все еще представляют опасность. Сашка пытается выйти под залог, шансов у него мало, но он не унимается. Агата сидит пока тихо, но от нее тоже можно ждать сюрпризов.
Отец Есении пришел в себя, но пока очень слаб, речь к нему не вернулась, подвижность тоже. Больше напоминает все тот же овощ, только глазами теперь водит. Но дочь узнал. И врачи делают оптимистичные прогнозы, хоть и не скорые. После настолько длительной комы мало шансов вернуться к полноценной жизни. А нам горит! Если бы он смог прийти в себя полноценно, то Агату можно было бы отстранить от дел. А так… Я вообще слабо представляю, что творится в компании Истомина. Сегодня этим вопросом должен заняться еще один знакомый полковника — из ОБЭП. Надеюсь, он раздобудет нужные данные, а если повезет — нароет достаточно нарушений, чтобы приостановить деятельность компании и заморозить все счета, пока с них не вывели остатки средств.
Из мыслей меня вырывает нетерпеливый детский крик:
— Папа! Я все съел! Пойдем! Скорее!
— Съел? Да! Теперь за работу! Железная дорога сама себя не построит!
Яся дочитывает сказку, Даня сонно моргает, постепенно погружаясь в сон. Для меня это тоже сказка. Моя персональная, самая волшебная сказка, о которой еще месяц назад я даже не мечтал…
— Заснул, — шепчет Есения с улыбкой.
— Да. Он сегодня получил слишком много эмоций!
— Я тоже, если честно!
— И я! Но спать пока не собираюсь…
— А я бы вздремнула, — зевает устало.
— Дразнишь? Ничего у тебя не выйдет! Пойдем! Я помогу тебе не уснуть!
Наша персональная программа только начинается… Душ, кровать, потом опять душ… И снова по кругу. Насытиться любимой женщиной непросто… Я и не пытаюсь.
Растягиваю удовольствие, смакую, я ведь так скучал…
Веду губами по плечу, зарываюсь носом в волосы, улетаю… Девочка моя утомилась, верю, не извожу ее пока активными ласками, мне достаточно тягучей как патока нежности, неторопливых поцелуев, душевной близости… Этого ни за какие деньги не купишь, не украдёшь, не выпросишь… Это должно зародиться на ментальном уровне, соединиться щупальцами невидимых импульсов, сродниться, спаяться.
Между нами это волшебство случилось давно, только мы не оценили, не укрепили, разрушили… Теперь восстанавливаем, бережем, приумножаем…
Нам это счастье далось слишком дорого, но оно того стоило…
Даня просыпается рано, а мы с Синичкой не так давно уснули. Хочу дать поспать моей девочке подольше, а пацана пора приучать к правильному режиму. Я привык к утренним пробежкам. Дане пока сильные нагрузки противопоказаны, но мы и не собираемся нагружаться. Просто отправляемся на прогулку, чтобы купить маме ее любимых пирожных с малиной…
Прогулка у нас получается отменной, только уже заходя в подъезд, я обращаю внимание на странный черный внедорожник, которого я не видел здесь раньше. Может это паранойя, но ставлю себе мысленную галочку пробить его номера. Пусть лучше я окажусь немного больным на голову, чем пропущу реальную угрозу…
Глава 26. Важные мелочи
Леша уехал по делам, мы же с Даней решили испечь печенье.
Я готовлю начинку, Даня сосредоточенно катает кусочек сдобного теста, превращая его в колбаску.
— Мам, — спрашивает он с серьезным лицом. — А почему вчера ты папу называла Лешей? Он же Саша.
Я замираю. Нет, это закономерный вопрос, но я оказываюсь к нему не готова.
— Сынок, давай мы поговорим об этом вечером. Когда папа вернется. Мы тебе кое-что расскажем.
— И что вы мне расскажете? Папа поменял имя и поэтому стал добрым?
— Не совсем, — как же объяснить ему? Пытаюсь подобрать слова, но ничего не получается. — Вечером. Потерпи! — выдыхаю нервно. Хоть и понимаю, что ничего не решат эти несколько часов. Но тогда хотя бы Леша будет рядом. Как же быстро я стала зависима от этого мужчины. Теперь постоянно хочу его заботы и ласки. Он меня утопил в них последние дни. Это так волшебно, но превращает в желе. Как только вспоминаю о прошлой ночи, коленки начинают дрожать и низ живота тянуть. Хотя там и так есть легкая саднящая боль, потому что кое-кто не выпускал меня из объятий слишком долго. Улыбаюсь глупой блаженной улыбкой. Чувствую себя снова молоденькой влюбленной дурочкой.
— Мам! У нас печенье сгорит! — приводит в чувства мой мальчик.
— Чёрт! Точно! — бросаюсь к духовке. Первая партия знатно подрумянилась. Еще бы немного горячих воспоминаний, и от печенья остались бы одни угольки.
Раздается звонок в дверь. Смотрю в глазок — Леша. Странно. У него же ключи есть.
Отряхиваю руки, открываю.
— Что случилось? — какой-то он взъерошенный.
— Яся, собирайтесь! Дело есть важное.
— Какое? — хмурюсь я.
— Не спрашивай пока. Некогда. По дороге объясню. Это касается твоего отца.
— Что случилось? — все обрывается внутри.
— Он заговорил. Просил тебя приехать.
— Да? — сердце заходится от ускоренного ритма. Это радостно, но волнительно.
— Ты был в больнице?
— Нет. Мне звонил доктор. Он просил поторопиться, потому что скоро твоему отцу уколют очередное снотворное, и он уснет. А когда заговорит в следующий раз — кто знает.
— Чёрт! У меня печенье! — растерянно замираю. — И Даня весь в муке!
— Ничего! Отмывай скорее, и поехали, — торопит.
— Папа! — несется с кухни Даня.
