— Ну, съездить к маме на Пасху, — уточняет она.
— Ааа, — отзываюсь, припомнив пасхальные яйца и украшенный белой помадкой кулич. Настя любила испечь. В ней погиб кулинар! Пироги и торты получались такими, что слюнки текли. В детстве Динка сама рисовала на яйцах цветочки, а вечером мы состязались с Давидом, выбирая яйцо. И выясняя, чьё крепче.
Настя давно не пекла куличи. А Динка уже не рисует. Все праздники стали формальными. Обмен подарками, да и только! А, может быть, я изменился? А, может быть, оба? И я, и она…
— А ты что делала раньше на пасху? — интересуюсь у Снежи.
— Ночью стояла на службе, а утром спала, — отвечает она.
Я пытаюсь припомнить, сколько раз я был в церкви. Наверное, трижды. И всё — на крестинах детей. Последние были достаточно странными. Крестным был выбран сам батюшка, а крестной — соседка по этажу. Хорошая женщина. Правда! Снежане она помогала «общаться с дитём». Меня называли «папаня», а Снежу «голуба моя».
Выходя покурить, я частенько встречаю её на площадке.
— Как там мой крестник? — бросает она.
Я отвечаю:
— Растёт, — и на этом расспросы кончаются.
Глава 44. Настя
На часах уже половина седьмого. А стол ещё не накрыт. Наспех проверив готовность картошки, вручаю дочери стопку тарелок:
— Неси! Не разбей!
Она, преисполнившись гордости, тащит их в зал. Деня, попавшийся ей на пути, получает обидное слово. Но тут же бросает в ответ что-то хлёсткое. Я привыкла к их вечной вражде. Знаю, что любят друг друга! Оттого и враждуют. Им проще кусаться, чем выразить эту любовь.
— Чем помочь? — интересуется сын.
Я изучаю все ёмкости в поисках сыра. Который Динке было поручено натереть.
— Ничем. Главное, не мешать!
— Понял, — кивает Денис и выходит курить на террасу.
Вернее, он делает вид, что стоит у ограды. Но запах не сбить даже мятной жвачкой, которую он постоянно жуёт. Зря я ругалась на Витю! Это — наследственность. Но я запрещаю курить. И его попросила следить за Давидом. Всё без толку! Мальчики. Их солидарность друг с другом не знает границ.
— Дина, где сыр? — возмущённо смотрю на тарелку.
Дочка, войдя, прячет взгляд:
— Я его съела.
Вздыхаю. Достаю с верхней полки остатки. Вручаю ей:
— Три!
За то, что она стала есть, я готова простить ей любую оплошность. Даже тот поцелуй у ворот, невольным свидетелем коего стала на днях…
Подъезжаю и вижу. Стоят. Хоть бы что! Он — на байке. Она — уже слезла. Даёт ему шлем и целует по-взрослому, в губы.
Я не стала шуметь. Тихо вышла, захлопнула дверцу машины. Этот звук испугал «голубков». И они разлетелись. Один чуть не выпорхнул.
— Стоять! — прокричала вдогонку.
Парнишка застыл на распутье. А Динка прилипла к калитке.
Я приблизилась, глядя на спину Ромео. Куртка с черепом, джинсы в лохмотьях и ботинки с протектором, как у колёс.
— Гоша? Он же Гога, он же Гора, он же Жора, — сложа руки и встав между ними, я попросила его, — Ты можешь снять шлем?
Он стянул, обнаружив свою физиономию. А на ней — разноцветный фингал.
— Здравствуйте, Анастасия Валерьевна, — пробормотал, глядя вниз.
— Витальевна! — поправила Динка.
— Ви-витальевна, — выдавил он.
— Это кто тебя так? — подзадорила я.
— Это Деня! Козёл! — объяснила дочурка.
Я сдержалась, решив побеседовать с сыном. Вздохнула:
— У тебя есть права? — обратилась к «водителю».
Байк его, вровень с хозяином, иллюстрировал весь хулиганский набор. Разрисованный бак, руль в «наколках», сидушка, на которой он возит мою бестолковую дочь.
— А… д-да, — коротко бросил герой и провёл пятернёй, убирая со лба тёмно-русую чёлку.
— Я бы хотела на них посмотреть, — сказала я с лёгкой усмешкой.
Он облизнулся. Соврал! Но скрыл этот факт убедительной фразой:
— Я учусь на права. И вожу осторожно. Всегда надеваю шлем.
— Я надеюсь, — ответила сдержанно, — И как далеко ты живёшь?
Парень, ровесник Давида, никак не решался взглянуть мне в глаза. Как тот самый кот, что отведал «хозяйской сметаны».
— Я из Михнево. Но вообще, живу здесь, у сестры.
Волевой подбородок, широкие скулы. Хоть и скрытный, но очень осмысленный взгляд. Пацан из рабочих окраин? Представляю себе его дом. И отец, вероятно, из пьющих?
— Ваша настойчивость очень похвальна. Но вам не кажется, Игорь, что Дина ещё слишком мала для любви?
— Мам! — взъерепенилась Динка.
Но её кавалер не упал в грязь лицом. Пронзительный взгляд его карие глаз умолял и грозил одновременно.
— Я думаю, что у любви нет возраста, если она настоящая, — произнёс без запинки.
Я усмехнулась в ответ:
— Полагаю, вы взрослый и знаете, какая ответственность вас ожидает, если любовь перейдёт в горизонтальную плоскость?
— Мам! — пискляво взмолилась Дианка.
Её кавалер напряжённо сглотнул. Не мальчик уже. Но ещё не мужчина! Самый возраст для плотских утех.
— Я знаю, — ответил он скорбно. И взгляд лучше всяческих слов, отразил глубину его мук.
— Надеюсь, что так, — подытожила я.
— Мне пора, извините, — он взял в руки шлем. И, прежде чем спрятаться в нём, произнёс, — Очень рад познакомиться с вами.
— А уж как я рада, — вздохнула в ответ.
Динка махнула ему на прощание. А мне захотелось сказать ей, что он нам не ровня. Но я прикусила язык! Ведь на пятничный вечер уже пригласила к нам в дом своего кавалера. И очень хотела, чтобы дочка его приняла…
В дверь звонят. И я, поручив дочери посыпку картофеля сыром, иду открывать. Витя, держа два букета в обеих руках, выглядит очень забавно. Я улыбаюсь ему! Он успевает сорвать с моих губ поцелуй, пока в прихожую входит Денис.
— О! Привет, — говорит по-мужски.
Я оставляю их и возвращаюсь на кухню, чтобы сунуть картошку обратно в духовку. Слишком рано пришёл! Говорила же, в семь. А сейчас только без десяти.
— Дин, найди вазу, пожалуйста, — велю я Диане. И, отогнав от противня, ставлю его «доходить». Мясные кусочки томятся на дне в ароматном бульоне. Луковые колечки лежат поверх. И тонкие ломтики жёлтой картошки покрывают густой чешуёй наше блюдо.
«Сыр зарумянится, будет готово», — думаю я.
Динка-помощница, взяв с подоконника банку, уже наполняет водой.
— Я же вазу просила! — раздражаюсь, но тут же себя осекаю, — Ладно, давай сюда.
Букет из сиреневых роз и белых тюльпанов смотрится очень эффектно. Пока я решаю, нести его в зал, или оставить на кухне, Динка уже принимает второй. Витя, войдя, преграждает нам путь.
Смотрю на дочь, нервно сглатываю. Ожидаю, что будет…
— Здрасте, — говорит ему Динка. Окинув презрительным взглядом чужого мужчину в стенах её дома.
— Ого! Да ты просто красотка! — восхищается Витя и вручает букет. На этот раз он в корзине. Несколько розовых роз и большая тигровая лилия. Динка должна оценить.
— Спасибо, — кивает она, принимая с таким снисхождением. Или мне только кажется?
— Там внутри есть губка, её нужно поливать…, - начинает Витя.
— Я знаю, — прерывает она.
— Я Виктор, — представляется он.
— Дядь Витя, — поправляю я.
Динка, фыркнув, бросает:
— Очень приятно познакомиться.
Мы дружной толпой отправляется в зал. Дочь ставит букет на комод. Кажется, даже не рассмотрела. А ведь он достоин внимания! Я нюхаю свой, наслаждаюсь немного и ставлю его рядом с первым.
Тарелки на обеденном столе так и стоят друг на друге.
— Дина, ну я же просила расставить! — вздыхаю. Принимаюсь сама расставлять. Дочь помогает раскладывать вилки. Долго думает, как положить. Мастерит из салфеток подложку.
Деня, выхватив у неё из рук одну, поддевает кусок колбасы.
— Подождите! Сейчас горячее будет, — предупреждаю я.
— Пахнет божественно, — Витя в предвкушении потирает ладони. Он специально не ел, я сказала, что буду готовить.
Спешу на кухню за противнем. На столе остаются салаты, нарезка и хлеб. Знаю, что часть колбасы будет съедена уже к моему возвращению. Витя — любитель поесть! Как и сын.
