жена. Комната, конечно, была маленькой. Она предназначалась только для короткого сна; кровать занимала всю гребаную комнату. Однако, сидя там, она взглянула на меня, делая глоток, и я не был уверен, что с ней делать. Она сводила меня с ума! Если бы я с ней спорил, я бы проиграл и только разозлил ее. Я не был уверен, достаточно ли она разумна, чтобы не выстрелить в меня с высоты тридцати тысяч футов. Я не мог спокойно говорить с ней так, чтобы она не подумала, что я говорю с ней свысока.
— Мел…
— Я буду ужасной матерью, — сказала она ни с того ни с сего. — Я чувствую это. Я все время злюсь и раздражаюсь из-за этого. Я жалею о беременности, потому что могла бы мыслить здраво, и у меня не болела бы голова. У меня зуд и идет кровь из носа…
— Зуд и носовые кровотечения? Какого хрена, когда это было? — Спросил я, присаживаясь на край кровати.
Она закатила глаза и поставила чашку на столик.
— Это не редкость, я говорила об этом с доктором. Он сказал, что это пройдет через несколько недель. И цитата: ваше тело приспосабливается. С ребенком все в порядке. А со мной нет. Что, если я такая же, как она? Что, если у нее тоже были трудности, и именно поэтому…
— Прекрати, — рявкнул я. — У женщин задолго до тебя или твоей матери были трудные беременности. Никто из них не был похож на твою мать. Она…
— Она моя мать, и у нас общая ДНК. Я така…
— Ты НЕ такая, как она! — Крикнул я.
Боже, это Лиам Каллахан. Я согрешил, но не наказывай меня.
Бросившись на кровать, я схватил ее, притягивая к себе. Она, будучи моей женой, конечно, боролась, но я не сдавался.
— Лиам отпу…
— Я не приковывал тебя цепью к кровати. У тебя нет любовника, у которого я отрезал части тела в подвале… Но если у тебя когда-нибудь был…
— Лиам, — улыбнулась она.
Я продолжил.
— Мы выбрали друг друга. Мы, наверное, самая честная пара на всей планете. Что бы ни заставило твою мать стать такой, какая она есть, это не имеет никакого отношения к твоей судьбе. Ты любишь меня.
— Самовлюбленный мудак, — пробормотала она.
Снова ухмыльнувшись, я поцеловал ее в плечо.
— И я люблю тебя… Наш ребенок будет счастлив, потому что, несмотря на все это, мы счастливы.
— Твоя глупость убивает меня, — ответила она, поглаживая живот и кладя голову мне на грудь.
Она вернулась.
— Это часть моего очарования, и мне нужно, чтобы ты нашла свое очарование, когда мы приземлимся, — напомнил я ей. Кровать скрипела и раскачивалась, как будто мы были на корабле, а не в небе. Приподняв голову, она вздохнула.
— Поняла, — сказала она. — Сколько верных людей было у Шеймуса?
Слишком много.
— Каллаханы родом из Айриш Хилсайд, и на протяжении десятилетий наша семья заботилась обо всех жителях города. От моего прадеда до Шеймуса…
— Но не Седрик.
— Не Седрик. — Я кивнул. — Люди там преданы нашей семье, но они чувствуют, что он предал их, уйдя и не вернувшись. Я послал нескольких людей впереди нас, но если мы хотим что-то выяснить, не можем действовать как агрессоры. Скорее всего, они ненавидят нас за смерть Шеймуса, но ничего не могут поделать, потому что мы все еще Каллаханы. Мы узнаем то, что нам нужно, никого не убьем и улетим домой.
— Говорит человек с проблемами управления гневом.
— У меня нет… — Я остановился, когда она усмехнулась. — Если бы люди не выводили меня из себя, не было бы причин для гнева.
— В любом случае, — сказала она, закатив глаза, — мы едем на твою родину. Будем милы с местными жителями, и что, они просто сдадут нам Брайаров?
— Да.
— У нас есть минут десять, прежде чем один из нас сорвется.
МЕЛОДИ
В тот момент, когда мы вышли из самолета, я почувствовала, как тело Лиама напряглось при виде не одного, а пяти потрепанных старых автобусов, припаркованных перед нашими Рендж Роверами. Мы вылетели из Дублина в Хиллсайд на самолете поменьше, чтобы сократить время в дороге и сохранить наше местоположение в секрете до прибытия. Частное пастбище, на котором мы приземлились, было не таким уж частным.
Дилан, Антонио, Монте и Федель выглядели так, словно стояли на коленях и пытались притвориться, что это не так.
Они убьют кого-то, если продолжат стоять в таком напряжении.
Почему только у меня появилось желание улыбнуться? Мы не хотели начинать войну, но стрелять в ирландцев — это то, что мы, итальянцы, делали…. или, по крайней мере, то, что делали Джованни. Орландо говорил, что это все равно что усмирить дикую собаку.
— Старина Дойл, — позвал Лиам, когда мы подошли к волосатому мужчине, который стоял, прислонившись к автобусу, и курил трубку.
Старик Дойл выглядел ненамного старше Седрика. На самом деле он был так молод, что выглядел так, словно у него только сейчас начали появляться седые волосы, которые вплетались в рыжевато-каштановые. Однако у него была густая борода, и мне ничего так не хотелось, как прижать его к себе и сбрить ее с его лица.
Он не ответил, просто курил, как будто у нас было все время в мире для его глупостей. Один из его людей — догадался я — шагнул вперед, загораживая мне вид на непрерывно курящего идиота.
Он посмотрел на меня, прежде чем повернуться к Лиаму.
— Добро пожаловать в Ирландию, ты, cocktrough bellgeg caffler10. — Он плюнул нам под ноги. — А теперь забирай свою чертову итальянскую пизду и свою чертову семью и убирайся из нашей страны.
Я просто разразилась хохотом, напугав их всех. Повернувшись к Лиаму, который, должно быть, прикусил язык, я покачала головой.
— Когда я сказала «у нас есть десять минут», я, очевидно, имела в виду пять, — сказала я, поворачиваясь лицом к ходячему мертвецу.
Я всегда носила каблуки, потому что так было легче угрожать
