В последний год перед своей гибелью Марина стала тиха, рассеянна. При встречах уже не бросалась на шею, не визжала от восторга – девичьего, глупого, такого милого: «Гришечка ты мой золотой, как же я по тебе соскучилась!» Потом стала пропадать.
Григорий тогда отправлялся ее искать – и находил, рано или поздно. Марина пряталась где-нибудь за дальними гаражами, в переулках, на детских площадках – сидела где-нибудь в уголку, одна, сжавшись, о чем-то напряженно и сосредоточенно думая…
Поскольку Марина была одна, то и повода для ревности у Григория в первое время не возникало. Он списывал все на нелады в ее доме, на неудачи с театральным. Как мог, пытался развеселить, расшевелить Марину… Говорил о свадьбе, просил перебраться к нему.
Она отказывала, улыбаясь: «Нет, все в порядке, Гришечка, просто настроение не очень… Потом, все потом. И свадьба, и житье совместное… Потом».
Он, тогда уже студент меда, решил вытащить Марину к психотерапевту – у человека же явная депрессия! Но Марина ничего не хотела, к врачу идти отказалась.
Совсем замкнулась. Стала пропадать чаще – Григорий, обходя окрестности, уже не находил ее. И чем больше он преследовал Марину, тем холодней, раздражительней становилась она. Она явно тяготилась Григорием, его любовью.
Но затем Марина вновь изменилась. В начале лета она вдруг расцвела, стала снова улыбаться. Сделалась еще краше, еще раскованней. Ходила быстро – волосы золотой волной вились по ветру… Григорий вздохнул с облегчением, хотя Марина по-прежнему избегала его. У них уже не было свиданий, один на один, бывшие влюбленные встречались лишь изредка во дворе, в компании. Но Григорий смотрел на будущее с оптимизмом. Он надеялся, что скоро они с Мариной снова будут вместе, как раньше. Как всегда… Надо только выбрать удобный момент, поговорить с ней!
Помнится, стоял разгар лета, какая-то сумасшедшая жара. Григорий только что сдал сессию и был совершенно свободен. Московское лето будоражило, жгло, лишало сна и покоя!
Григорий встретил Марину во дворе – если точнее, то выследил, высидел, заставил ее себя слушать («Люблю, не могу жить без тебя, все что хочешь, только вернись!»). Она выслушала этот монолог-заклинание, но ничего не ответила. Григорий схватил ее за руки, потребовал объяснений… Он буквально припер ее к стенке.
Марина наконец разомкнула уста. И призналась…
Призналась в том, что любит другого. Любит больше жизни. А Григорий ей – в тягость. И Марина принялась подробно, с усмешкой, глядя прямо в глаза, рассказывать, как хорош ее новый любовник. У Григория помутилось в голове, он перестал владеть собой… и вот тогда влепил Марине пощечину.
Он раскаялся – буквально в следующее мгновение, но это ничего не изменило. Марина оттолкнула Григория и ушла, не желая его больше слушать.
И вскоре после этого вдруг совсем пропала.
А еще через три недели ее тело выловили из реки…
…Григорий из темной арки вышел во двор, освещенный солнцем, деревья, кусты сирени – в дымке молодой листвы.
И увидел Агнию, сидящую на качелях. А рядом с ней – Эдика Орехова, бывшего одноклассника и соседа по дому.
В то же мгновение Григорий забыл о Марине.
Он видел только Агнию. Он думал только об Агнии…
Марины больше не существовало.
«Опять Орехов Агнию за руки хватает, опять около нее вьется!» Григорий решительно зашагал в сторону качелей.
* * *
Агния повернула голову и заметила Григория. Вздрогнула, мурашки побежали по спине…
– Агния! – позвал Григорий, приближаясь.
Агния отвернулась, сжалась.
– Харитонов, чего тебе, а? – мрачно спросил Орехов.
Но Григорий проигнорировал его.
– Агния… ты должна меня выслушать… Посмотри на меня!
Агния повернула к Григорию лицо, и опять ей стало не по себе. Она окончательно и бесповоротно поняла, что, как ни старается, не может оставаться к нему равнодушной.
– Агния, если я тебя чем-то обидел… – настойчиво повторил Григорий.
– Ты меня ничем не обидел! – с досадой перебила она. – Просто… к чему все это? Встречи, расставания… Так или иначе все закончится плохо!
– Ну и что? – сказал Григорий, подойдя к качелям уже вплотную. – Что теперь, не жить, что ли? Ты еще вспомни, что мы все умрем… Да, мы все умрем, рано или поздно, это я тебе как доктор говорю! А через сто тысяч лет, ученые обещают, Солнце погаснет… и что теперь?
Григорий протянул к Агнии руки, поднял с качелей. Она не сопротивлялась, она растерянно смотрела в его глаза, забыв обо всем на свете.
– О чем это вы? Чем ты ее мог обидеть? Э… э… что такое?! – между Григорием и Агнией втиснулся Эдуард Орехов.
– Орехов, не мешай! – мгновенно взбеленился Григорий, попытался оттолкнуть Эдуарда плечом.
– Ай… – Агния едва удержалась на ногах.
– Я все понял! Вот ты с кем связалась, оказывается! – с холодной яростью произнес Эдуард. – «Гриша, Гриша…» – передразнил он. – Я так и знал, что тут дело нечисто!
– Эдик, я тебе ничего не обещала…
– Лапы от нее свои убери, Орехов!
– Ты пожалеешь, что ты с ним связалась… Харитонов, ты…
Эдуард отпустил Агнию.
Замахнулся… Он ударил первым. Сам удар Агния не заметила – все произошло слишком быстро, она увидела только, как голова у Григория дернулась, тоненькая струйка крови брызнула у него из носа…
– Нет! – закричала Агния, невольно отступая. Ей хватило ума держаться подальше от мужских кулаков. – Что вы делаете, ненормальные… Остановитесь!
Григорий тоже замахнулся, но удар прошел по скользящей – Орехов успел увернуться. И еще раз Эдуард ударил Григория. Было бы глупо рассчитывать на то, что в этой драке возьмет верх Григорий. Грош цена была бы Орехову как милиционеру… Приземистый, тяжелый, Орехов дрался профессионально и ловко. Он уходил от ударов, а сам бил целенаправленно и методично.
– Орехов! Гриша! Орехов, не смей! – закричала Агния, едва не плача. – Эдик, прекрати!
Григорий не уступал – он продолжал нападать на Орехова. Смотреть на драку было невыносимо, сам вид крови – такой алой, такой яркой – привел Агнию в ужас. Наверное, Орехов, как профессиональный милиционер, мог одним ударом сбить Григория с ног, но ему доставляло удовольствие бить, бить…
– Орехов, скотина… – Она заплакала в голос, растерянно оглядываясь – найти что-то, чем можно стукнуть Орехова сзади, обездвижить его…
– Она не твоя, не твоя, не твоя! – с мрачным торжеством твердил Эдуард, нанося удары. – Будешь знать… И Марина была не твоя, а моя! Это я был с ней! Меня она любила!
Григорий пропустил один удар, схватился за бок – боль, растерянность, изумление, сменяя друг друга, отразились на его лице.
– Что, съел? – насмешливо произнес Орехов. – Марина – любила – меня, – отчетливо повторил он и картинно, медленно, расчетливо, словно в кино, занес руку для последнего удара.
