– Идиот, – выдохнул он, стремительно покидая чужую собственность.
… Под простыней Шутихина ожидала сладкая пери, обворожительная нимфа с городского пляжа – местного питомника наяд и нереид, и он вернулся в постель, надеясь продолжить начатое, но желание улетучилось вместе с хмелем.
Извинившись, Витасик уединился на кухне, не попадая на кнопки, набрал номер праздничного агентства.
– А, это ты? – недружелюбно отозвался директор агентства, Марик Яцкевич.
– Что значит «я»? Где девушка?
– Ха, ты потерял девушку? – непонятно чему обрадовался Марик.
Витасик убитым голосом подтвердил:
– Потерял.
– А, сам виноват. Нечего двурушничать.
Витасик ничего не понял и несказанно удивился:
– Двурушничать?
– Ой, кончай целку из себя корчить. К кому из конкурентов ты еще обратился?
– Да ни к кому, – пролепетал Витасик, – ни к кому я не обращался.
– Ну, тогда не знаю. У нас перехватили заказ.
– Как это?
– Элементарно. Шустрые ребята оказались, перед носом объект увели, – продолжал Марик, – жестко действовали. – В интонации Яцкевича крылось восхищение профессиональным мастерством конкурентов.
– Да я… – начал Шутихин и срезался – в дверь позвонили.
У Витасика возникло ощущение дежавю: требовательный звонок, Мотя под дверью – все как в прошлый раз, только хуже – сейчас Витасику предстояло столкнуться с атлантическим ураганом под кодовым именем «Матвей Степура» (младшая сестра которого носит имя «Катрин») при свидетелях.
«Не открывай», – отчетливо сказал внутренний голос.
Наученный горьким опытом, Витасик внял внутреннему голосу и подал знак нимфе затихнуть и подождать, когда посетителю надоест трезвонить и он отвалит.
– Кто это? – одними губами спросила нимфа.
– Друг. Бывший, – усиленно артикулируя, ответил Шутихин.
Однако, доведя звонок до истерики, посетитель не только не подумал отвалить, но перешел к оперативным действиям: стал штурмовать дверь и выкрикивать угрозы.
– Шутихин, – гремел знакомый голос, от которого в воздухе разлился запах жареного, – открывай, или я подожгу дверь!
Угроза и – главное – тон, которым она была произнесена, Шутихину не понравились. На душе стало неспокойно, под ложечкой засосало, и он решился.
Проковылял в коридорчик, приложился к глазку и слабым голосом умирающего барина спросил:
– Кто там?
– Открывай! – прогремел Степура.
– А ты драться не будешь?
– Нет.
– Поклянись.
– Я тебе сейчас поклянусь! Я тебе так по почкам поклянусь!
– Тогда я не открою, – торговался Витасик.
– Еще как откроешь, – пообещал Мотя замогильным голосом и щелкнул зажигалкой.
– Хорошо, хорошо, – запаниковал Витасик, – я тебя впущу, только не забудь: ты обещал не драться.
– Обещал, значит, не буду.
Шутихин повернул замок и живо ретировался, памятуя о том, что Мотька Степура не имеет привычку придерживать дверь.
– Одевайся. – К моменту водворения в квартиру Матвей успел выпустить пар и зажигалкой щелкал чисто для острастки.
– Я не могу. Я не один, – заговорщицки прошептал Витасик, выразительно поводя глазами в сторону комнаты.
– Плевал я на то, что ты не один, – повысил голос Мотя.
– Тише ты!
– Две минуты на сборы, или я выволоку тебя, в чем стоишь. – Мотя перевел взгляд на трусы Витасика – это были добропорядочные семейные трусы, ярко-синие, с красными сердечками, пронзенными стрелой.
– Черт с тобой, – плюнул на невменяемого друга Витасик и на всякий случай поддернул резинку. – Сейчас.
Силы вышли, Моте хотелось одного: скорее восстановить справедливость и будь что будет.
– Очухалась, лепила, – раздался за спиной трескучий голос.
Августа так резко обернулась, что чуть не повредила шейные позвонки.
На веранде стоял жуткий тип – худой и мелкий, с седым пушком на голове, с пустыми глазами.
Ничего не понимая, Августа в полном недоумении наблюдала, как тип внес и поставил на веранде ведро с тряпкой. Сюр какой-то, промелькнуло в голове.
Убедившись, что тип не торопится представиться, Августа прочистила горло и поинтересовалась:
– Простите, а вы откуда? Что-то я вас не помню.
– А должна?
– Вы правы. Я давно не была в театре. Вы из ТЮЗа или из драмы?
– Я из академии.
– В смысле, из академического театра?
– Ага.
– Наверное, из другого города?
– Ага.
– Так вы на гастролях?
– Можно и так сказать, – почесав затылок, отозвался тип.
Господи, каким же самомнением нужно обладать, чтобы с такими данными податься в артисты.
– Значит, вы незнакомы с актером Веревкиным?
– С Веревкиным?
Августа могла поклясться, что тип насторожился, услышав эту фамилию.
– Да, с Веревкиным. Или знакомы?
– Ну, краем. А что?
– У вас один типаж с ним, – деликатно заметила Августа, стараясь не обидеть актера, – просто вылитый Юри Ярвет в роли короля Лира.
– Типаж, может, один, а статьи разные.
Августа рассмеялась, оценив экспромт:
– Как вас зовут?
– Можешь называть дядя Петя.
– Дядя Петя? Хорошо. Дядя Петя, пожалуйста, позвоните заказчику, объясните ситуацию. Глупо продолжать комедию, если я обо всем догадалась.
– Догадалась, говоришь? – проскрипел тип. – А вот это ты зря. Придется тебя шлепнуть под конец.
Августа вообще не любила некрасивых актеров, а тут к оскорбленному чувству прекрасного добавилось еще и раздражение против тупого упрямства мастера сцены:
– Неужели вы не понимаете, что все потеряло смысл. Объясняю еще раз: я знаю, что все это затеял мой сосед Степура.
– Девка, ты совсем спятила? – Актеришка с сомнительным амплуа смотрел с сожалением. – Кто ж фамилиями разбрасывается в таких делах?
– Хорошо, – Ава зашла с другой стороны, – если вы так боитесь заказчика, наберите мне его, я сама все объясню.
– У тебя еще будет такая возможность, а пока давай займись делом. – Тип показал на ведро с тряпкой.
– Знаете, это не смешно.
– Не по уставу отвечаешь.
– Вы меня за кого держите? За дуру?
– Есть маза, что ты врач.
– Я и сама знаю, что я врач.
– Вот, профессиональный долг выполнишь, и свободна. Если языком молоть не будешь.
– Какой долг? – Ава поняла, что мозги у амбициозного хмыря основательно промыты, найти общий язык будет не просто.
– Гражданский, – хихикнул хмырь.
– Послушайте, мне надоело. Прекращайте ломать комедию. Я же вас раскусила.
– Мне по барабану, что ты там раскусила. Мне сказали привезти тебя – я привез.
– Кто сказал? – быстро спросила Ава. – Степура сказал привезти меня сюда?
В бесцветных глазах типа промелькнуло беспокойство.
