— Примеров можно нарыть кучу! Как тех, так и других! Доказательства есть любые! — обозлилась Нина. — И тебе сейчас лучше делать то, что велят!
— Доктора такого навелят… Есть два разных типа врачей, — никак не желал уняться Борька. — Один говорит с пациентом вот так: «Сейчас я вам сделаю наркоз. В два приема. Основной прием — спецнаркоз, он идет непосредственно в надкостницу. Посмотрите на рентгене — вот эта линия, по ней я буду делать потом надрез. Вот этот лоскут отогнем и отсюда будем вырезать зуб. Еще посмотрите: он у вас смотрит в сторону, не вырос до конца, вот это корни, а это верхушка. И тут — видите? — отвалился кусочек. А укол пойдет под десну — во-от сюда, поняли?» И другой. Копается у меня во рту, а я спрашиваю: «Так что по поводу десны-то?» А она: «Вы давайте не вмешивайтесь — это не ваше дело! Я работаю, а вы мне разговорами мешаете! Так что, пожалуйста, помолчите». Я прямо взвился: «Как так не мое дело?! Это же моя десна!» А она с таким откровенным возмущением и удивлением на подобный выпад: «Простите, а вы что — врач? Врач — я! Я знаю, что мне делать, а вот вы этого не понимаете, и потому никаких объяснений мне давать вам незачем!»
Нина вздохнула. Пусть говорит…
За окном по-младенчески отчаянно плакала дворовая кошка.
В последнее лето жизни Бориса бывшие одноклассники отправились на дачу к Надежде Сергеевне. Ее незаметный муж купил полдома в ближнем Подмосковье. На поездку всех подбила, конечно, Нина. Они тогда в последний раз собрались всем классом вместе…
Они все уже давно стали дипломированными специалистами, у большинства сложились семьи, родились дети, и Надежда искренне обрадовалась, увидев их, веселых и красивых.
Стреноженная длинным черным платьем Дуся преданно семенила рядом с Борькой, торжествующая Маргаритка хвасталась своей новой стройной фигурой, Марианна по-прежнему презрительно кривилась… Курил Борис, вечно причесывался Филипп, улыбался Олег… Леонид не поехал.
Расселись за большим столом на террасе. Разбросали по тарелкам салаты, разлили красное вино. И Надежда сразу начала задушевный разговор, на которые была мастерица.
— Вы счастливы? — спросила она. — Расскажите, кто из вас счастлив?
Марьяшка иронически сморщилась, Маргаритка подавила ухмылку, Филипп задумчиво расчесал кудрявую шевелюру… Борис хмыкнул:
— Сначала надо определить, что такое счастье. И вообще Пушкин А Эс, которого вы так любите, писал: «На свете счастья нет…» Вы с ним не согласны? А ведь есть еще такая маза…
Надежда слегка потерялась. Да, она всегда боялась, прямо-таки терпеть не могла прямо поставленных вопросов, брошенных ей в лоб, как иногда швыряет в лицо гальку морская разгулявшаяся волна.
— Вопрос о счастье — философский, — продолжал Борис. Он запросто, играючи, насмешливо выбивал из слабых рук учительницы оружие, которым она так часто брала в полон детские сердца. — Каждый понимает его уж оченно по-своему. А окромя того… У каждого счастья, как у людей, есть свой возраст. Оно бывает маленьким, юным, зрелым и пожилым. Оно мудреет, становится с годами опытнее. И у людей зрелых такое же зрелое, умудренное опытом жизни счастье. Поэтому им хорошо ишшо вдвойне. А жизнь так устроена, что для счастья разумнее выбирать, как ни странно, торные дорожки: они надежнее приведут к успеху.
— И зачем сначала о нас говорить? — вдруг встряла ехидная Марианна. — Это не чину. А вы-то счастливы?
Надежда совершенно растерялась. Она совсем не так представляла себе этот душещипательный откровенный разговор. И ее преданная постоянная заступница Нина сегодня сидела безучастно, преспокойно уплетая салат.
«Ниночка, ты прости, не смогу. Иначе у меня не будет потом сил жить, вести уроки, растить Люсю…» — вспоминала она.
Женька… Любимая сестра…
Силы у Надежды Сергеевны на все остались. Даже очень немало сил.
— Я ни при чем… Молодость всегда мечтает, фантазирует, строит самые сногсшибательные проекты. На то она и молодость. И это ее право, — попыталась выйти из положения учительница. — Главное, чтобы потом, позже, эти самые радужные проекты никого не сбили с ног. А как вышло у вас? Мы давно не виделись, не говорили… Расскажите…
— Сердца человеческие не столь глубоки, как вам кажется, — снова лениво заговорил Борис. Филипп аккуратно причесывался. Олег смеялся. — И этих сердец часто не хватает даже на любовь к друзьям, семье, близким. Пардон… Хотя, на мой взгляд, легче и проще слепить собственное счастье, чем счастье окружающих тебя людей. И ежели даже кому-то повезло, он получил все: и любовь, и здоровье, и верность друзей — то по какому-то страшному закону ему и того мало.
— Вы не хотите говорить? — прошептала Надежда.
— Вот тебе и вот… Вопрос можно? А что же мы сейчас делаем? Сидим и болтаем…
— Это не человек, а дурная погода, — надрывно простонала учительница, кинув в сторону Нины умоляющий взгляд.
Нина взяла себе большой кусок колбасы. Вкусно… Марьяшка громко засмеялась.
Почему раньше Нина никогда не замечала постоянно трагического выражения лица Надежды? Эта вечная гримаса уныния и страдания… Печать безнадежности… Откуда это у нее?
— Счастье… — продолжал Борька. — А вы слышали, как русские цари выбирали себе жен? Был такой трюк с банькой. Собирали красивых девок и парили в бане, а потом укладывали спать в жарко натопленных комнатах. Есесьно, девицы ночью все с себя скидывали, а царь ходил среди них да присматривал себе женушку попышнее да поскладнее. А ведь до чего глупо! Ну хорошо, выбрал телом красивую — а может, она при всем при том жуткая стерва и вдобавок полная кретинка?
За столом дружно ржали, радуясь развлечению.
Юная Люська тоже сидела за ужином и слушала весь этот базар с большим удовольствием. Отношения с матерью у нее сложились отвратительные, но Надежда Сергеевна обожала дочь и никогда на нее никому не жаловалась. Люська училась мерзко, делала по сорок ошибок в диктантах. К тому же она была просто выдающейся неряхой: ее сапоги и туфли сроду бы не чистились и не мылись, если бы этого не делала мать, юбки были вечно измяты, волосы висели сальными космами.
И Нина, глядя на Люсю, всегда вспоминала, как любимая учительница однажды брезгливо заметила ей про Женьку:
— Ты бы хоть заставила сестру голову мыть почаще! Вечно сальные волосы!
— Сапожник всегда без сапог, — оправдывалась теперь Надежда, когда поведение дочери становилось совсем нестерпимым.
А в последнее время стала все выходки дочери валить на счет месячных.
Борис всегда безжалостно терзал учительницу. Даже на старенькой, уже немного затрепанной выпускной фотографии — принаряженные «бандиты» стоят в день последнего звонка возле школы — Надежда Сергеевна сидела в первом ряду со скорбным лицом и заплаканными глазами. И в тот день Борис что-то ляпнул ей — какое-то очередное оскорбление. Но тогда Нина не обратила на это внимания — уже надоело обращать! А сегодня на даче вновь все-таки пожалела несчастную, опять полыхающую багровыми пятнами Надежду.
