— Это ерунда. Можешь переслать ему эти долбаные чемоданы.
— Ох, Элька, в какое дерьмо я вляпалась!
— И я, дура, тебя в него подталкивала. Идиотка!
— Ты ни при чем. У меня у самой котелок должен варить. Я тебе не рассказывала, как впервые его увидела, при каких обстоятельствах?
— Нет.
— Вот когда мне стоило задуматься и сообразить, что такому человеку нельзя доверять. Видела бы ты эту сцену! Входит в фойе пансионата Дубец, оглядывается на отставшую жену и сквозь зубы злобно шипит на нее: «Чего ты телишься?» Слово «корова» не прозвучало, но витало в воздухе. А я после этого еще уши развесила, слушая его бредни о чуткости души. Сонар! Представляешь, чем он купил меня — этим романтическим, неизвестным мне словом.
— А что это?
— Локатор.
— Господи, какие мы дуры! Как папуасы, падкие на всякие побрякушки, в том числе и словесные.
— Вот-вот.
— Ничего, Ируня, правда на твоей стороне. Все будет о'кей.
— Как думаешь, возьмут меня обратно на ту же должность? — вдруг сменила тему Ирина, в задумчивости помешивая ложкой горячий чай.
— Не знаю… Но ты все же попробуй. В понедельник с утра и позвони шефу.
— Но я так нехорошо ушла. И все этот Дубец. Меня не отпускали — как раз запарка с отчетами была, а этот хам заявился к начальству и наговорил черт знает чего. Мне об этом секретарша потом рассказала. Боже мой, где были мои мозги в то время? Почему я эти выходки воспринимала как чуть ли не проявление мужской доблести?
— Ира, перестань казнить себя! Так можно с ума съехать. Вот что я тебе скажу. Дубец — нормальный продукт нашего времени, а не исключение из правил. Нынче каждый второй бизнесмен, если не первый, имеет такие замашки. И потом, чисто мужские черты характера, а именно: стремление к лидерству и успеху, применение силы и прочая, ты почему-то воспринимаешь так болезненно. А это нор-маль-но! Поняла?
— Нет. То есть понимать-то я понимаю, но не принимаю. Прежде всего надо быть человеком.
— Ох, идеалистка ты, Ируня. Да еще в квадрате. Тебя, видно, не переделать. А не боишься, что останешься со своей философией одна? Ведь в природе нет таких мужиков, о каком ты мечтаешь.
— Ну и пусть. Не нужен мне никто.
— Ну-ну. Свежо предание. Посмотрю я на тебя этак через годик. Волчицей завоешь от одиночества. Вот что я тебе посоветую. Если он приползет на четырех конечностях и будет просить прощения — прощай! На то мы и бабы, чтобы всю жизнь прощать мужикам их бесконечные грехи.
— Ага. А они на то и мужики, чтобы всю жизнь грешить, да?
— А ты как думала? Такой уж у природы расклад. У природы нет не только плохой погоды, но и плохих мужиков. Все они, конечно, засранцы, но они нам нужны. Так же, как и мы им.
— Надо же. Прям Спиноза какой-то, Аристотель в юбке. И давно ты разработала такую доктрину?
— Давно. Думаешь, мой Неврев идеал? Такой же засранец, как и все. Я ведь сор из избы не люблю выносить, но если тебе все порассказать, что было в нашей жизни, то…
— Тебе при жизни памятник надо поставить?
— А что ты ерничаешь? Я и на медаль согласна.
— Просто я уже слышала нечто подобное. Помнишь, про Августу рассказывала? К сожалению, памятник не ей, живой, а ему поставили, на могилу.
— Умер? Во цвете лет?
— Да. Инсульт.
— Вот! Что и требовалось доказать! Мало они живут, а мы им еще кровь портим своим бабским максимализмом. Ни продыху, ни роздыху бедолагам.
— Ой, сейчас заплачу. Так трогательно, не могу! Его сейчас целый кортеж шлюх купает в бассейне, приводит в чувство после стресса. Так что не бойся, не пропадет Дубец. На то он и Дубец. Тебя цитирую, заметь.
— Ха-ха-ха! Ладно, Ирка. Давай лучше я тебе в чай ликера подолью, а? Сразу настроение повернется на сто восемьдесят градусов.
— На сорок пять, ты хочешь сказать?
— Почему?
— Ну ликер-то, скорее всего, сорок пять градусов?
— А, черт его знает, может, и сорок пять! Нам ведь что ни пить, лишь бы напиться. Давай, за нас! Ну и за них, чтоб им пусто было!
Эльвира помогла захмелевшей подруге выбраться из такси, которое остановилось напротив дома Шамариных. Машина уехала, а они еще топтались на месте, «ориентируясь на местности».
— Пойдем в направлении того плаката.
— Пойдем.
— Опсики! Ни хрена себе! Ирка, это же ты!
— Где?
— На плакате. Вот это да! Семь на восемь физиономия, не меньше. Это когда ж тебя повесили-то?
— Меня?
— Да разуй шары-то! Вон туда смотри, наверх. Видишь?
— Ой.
— Это он! Я же говорила! Надо прощать.
— Кого?
— Дубца, кого же еще? Это он тебя здесь повесил.
— Как это «повесил»?
— Ну, на плакате. Рекламном щите. Погоди, как правильно будет — повесил или повешал?
— Не помню.
— А! Какая, хрен, разница? Главное, что он засуетился. Ну пошли, лапа моя, баиньки. А то мы прямо под этим щитом и уснем. Во будет картинка: наверху портрет, а внизу — оригинал, в зюзю кривой.
Первой проснулась Эльвира. Она повернула голову и увидела на соседней кровати крепко спавшую Ирину. «Да уж», — неопределенно сказала Эльвира севшим голосом и тяжело поднялась с постели.
Поправив съехавшую с Ирины простыню, она пошла в ванную.
После душа и чашки кофе Эльвира почувствовала себя полностью вернувшейся к жизни. Она даже вышла на лоджию, чтобы сделать пару-тройку физических упражнений — такой огромный прилив энергии на нее накатил. Вышла, раздвинула застекленные рамы и ахнула от изумления. На нее с огромного придорожного плаката смотрела улыбающаяся Ирина.
— Ирка! Вставай, соня! Пошли на лоджию! А я думала, что мне это приснилось. Надо же! Да вставай же, кому говорю!
— Отстань. Я хочу спать.
— Ну, погоди!
Эльвира сбегала на кухню за водой, вернулась и окатила Ирину холодными брызгами. Та вскочила, ошарашенно крутя головой и раскрыв в немом крике рот.
— Ну! Проснулась? Пошли на лоджию, там тебя ждет чудо чудное, диво дивное.
— Иди к черту! — к Ирине вернулся дар речи. — Я уже три ночи подряд не сплю, думала, хоть сегодня оторвусь по полной, так нет. Ходят тут всякие, как слон в посудной лавке, стучат копытами. Ну чего ты привязалась?
— Ха-ха-ха! Ты взгляни на себя в зеркало, Моська! Слон-то уже и душ принял, и кофейку выпил, и даже на зарядку вышел, а тут на тебе! Картина Репина «Не ждали»! Пошли на лоджию! Пошли, пошли!
Ирина нехотя поплелась за Эльвирой, зевая и потягиваясь. Но при виде собственного, гипертрофических размеров портрета она вздрогнула, и сон слетел в одно мгновение.
— Неужели это Дубец…
— А кто же еще? Не Анатолий же твой, — хмыкнула Эльвира.
