А Маша вела по сырой бумаге кисточкой-нулевкой золотую нить и замирала с приоткрытым ртом, глядя, как пульсирует, живет, плывет, бледнея, нежное золото, как сказочным соком напитывается бумага…
В училище поступила на то отделение, где меньше всего конкурс был, – на художественную вышивку.
«Да что ж это за профессия, что за должность такая! – убивалась бабушка. – Вышивальщица! Ни денег, ни почету – кто ж за это деньги будет платить?» Когда бабушку хоронили, под голову ей Маша положила думку, что на последнем курсе вышивала – с вербными ветками и серенькими воробышками. Бабушке она больше всего нравилась.
Оставшись одна, Маша поплакала несколько дней, а потом пошла и уволилась из ателье, где перебивалась вышивкой глупых жирных цветов на платьях жирных заказчиц. Заказчицам не нужна была верба, и воробьи не нужны, и трепетные белые маки, и тончайший узор – а только что-нибудь поаляпистей, с блестками и бусинами. Блестки и бусины Маша ненавидела.
Ремесло ее никому не было нужно в маленьком городе, где она родилась и жила. Но помогла подруга Ольга – привела в гости человека, заинтересовавшегося ручной вышивкой. Взял пару готовых работ, а потом жену привел – она заказала столовое белье к свадьбе дочери.
За два месяца Маша работу закончила. Белоснежный лен в морозных узорах, нить из белого едва-едва в голубой переходит. Свадебные букет, лента по ветру развилась, а по углам в бледно цветущих зарослях хитро притаился вензель.
Ольга, увидев, ахнула:
– Теперь серебро столовое пусть покупают. На такое нержавейку класть или даже мельхиор – просто оскорбительно!
За вещицу заплатили тысячу долларов. Маша долго смотрела на незнакомые бумажки – не думала, что придется когда-то в руках подержать.
– А на наши это сколько?
– Год твоей работы в ателье, – вздохнула Ольга. – Мало запросили, да Ладно, что теперь. Первый опыт только, все впереди. Ты, Машка, цены себе еще не знаешь…
Еще пару месяцев Маша просидела за постельным комплектом. Нового клиента снова нашла Ольга и раскрутила по полной программе: заплатил вдвое больше прежнего.
Так и повелось – Ольга находила клиентов или сама отвозила готовые вещи в соседнюю Самару, где водились богатые люди. Маша платила ей комиссионные и была счастлива. Теперь денег хватало на самые лучшие нитки, на вкусную еду, на нарядные платья, на новый телевизор… Так прошло несколько лет.
В один из вечеров Ольга сидела у Маши, что-то рассказывала. Маша шила в этот момент яблоневые цветы, тающие в бледном небе, и на лице у нее было выражение, которое вкладывала она в прозрачные тона вышивки: нежность, ускользающая грусть, рождающаяся надежда и – бесконечная чистота.
Отрезав последнюю ниточку, Маша торжественно понесла покрывало стирать, бережно полоскала его в пенной водице, что-то нашептывая, улыбаясь, словно купая младенца. Потом понесла гладить.
На готовую работу Ольга смотрела молча, сдвинув сурово брови. Маша едва закончила утюжить тонкое полотно, исходящее паром под утюгом. Махровая простыня, на которой она гладила, стала совсем влажной, утюжить следовало мокрую вышивку, класть на мохнатую поверхность лицевой стороной вниз и осторожно растягивать, прижимая утюгом – специальным, неподъемным, – чтобы ткань не морщила, вышивка оставалась выпуклой, гладкой, идеально ровной…
– Машка, ты ангел, – тихо сказала Ольга. – Грешному человеку такого не сделать… Слушай, может, ты и девственница еще?
Ольга спросила это с усмешкой – какая там девственность к двадцати четырем? – но Маша вдруг жарко покраснела и отвернулась.
– Эй, ты чего? – Ольга затормошила ее, пытаясь заглянуть в лицо. – Ты что, правда?.. Ох ты, Господи… Да как это тебе удалось-то?
– Интересно, – с чудовищным всхлипом отозвалась Маша. – Интересно, как бы мне удалось что-нибудь другое? В училище, в общаге – одни девчонки, в ателье – тоже, а потом я просто из дома не вылезала…
– Так вылезать надо! – всплеснула руками Ольга. – Или ты всю жизнь в девках просидеть хочешь? Надо же что-то делать!
Сама Ольга сбегала замуж в восемнадцать – не надолго, на год. Сейчас ей было уже под тридцать, и все это время у нее кто-нибудь был. Их много на Машиной памяти сменилось, но это не выглядело так, будто Ольга «таскается». Вот Машина соседка «таскалась» (так бабушка говорила) – то скандалила с кем-то во дворе, то в подъезде с чужим мужиком целовалась спьяну, а потом его жена ходила бить ей лицо и она пряталась в квартире, пока та орала на весь подъезд.
Ольга встречалась со своими тихо, красиво – с цветами, с поездками за город, с настоящими свиданиями, когда ходят в ресторан или на концерт, а не просто так…
– Маш, – она обняла ее, тихо смеясь, – перестань ты, дурочка, нашла из-за чего убиваться!
– А чего ж не убиваться-то? – сморкалась Маша. – Двадцать пятый год, а я никому абсолютно не нужна…
– Прям, никому, – не поверила Ольга. – А Колька Дрюкин за кем бегал?
– И что? Дрюкин, он и есть Дрюкин, тупой, сопливый и жадный. Это не ухаживание, а оскорбление сплошное – как нержавейку на свадебную скатерть класть…
– Господи, такое чувство, что у меня на лбу написано: хочу познакомиться! – задушенным шепотом пожаловалась Маша. – Что они все так пялятся?
– Ничего страшного, – тихо ответила Ольга, просматривая меню, – одинокие девушки в ресторане – это всегда немножко вызов. Это значит, что или нам никто не нужен и у нас свои разговоры, или что нужен, и поэтому мы сюда пришли. В любом случае интригует. А мы к тому же молодые и симпатичные – чего бы на нас не пялиться?
Они сидели в «Галатее» – новом и довольно уютном ресторанчике. Маша в ресторане была первый раз в жизни и чувствовала себя полной дурой. Начала с того, что дыбом накрахмаленную салфетку осторожно отставила с тарелки в сторону.
– Салфетку на колени, – почти беззвучно скомандовала Ольга. – Да нет, разверни сначала… Не волнуйся, ты прекрасно выглядишь.
– Представляю…
– Все в порядке. Расслабься. Руки положи на стол – только запястья, вот так, нечего им под скатертью ерзать. Сейчас долбанем шампанского – полегчает.
Выпили шампанского. Пузырьки защипали в носу и в глазах. Спустя несколько минут и вправду полегчало – туманный в полумраке зал прояснился. Маша наконец подняла глаза и огляделась. Вокруг было занято лишь несколько столиков – сплошь романтическими парочками.
В это время подошел официант в белой рубашке, спросил конфиденциальным шепотом, не возражают ли девушки, если к ним подсадят двух молодых людей? Молодые люди застенчиво салютовали им от входных дверей.
– Хорошо, – величественно согласилась Ольга, – подсаживайте.
