— Ты ее любишь?
— Не думай обо мне.
— Значит, любишь.
В глубине души я все еще надеюсь, что он скажет «Нет, я люблю тебя. Мы были вместе не потому что ты похожа на мать, а потому что я люблю тебя. И ее возвращение ничего не значит».
Легче мне было бы, если бы призраком из прошлого Виктора была не мама?
— И что теперь?
— План все еще в силе.
— Ты останешься с ней?
— Так будет лучше.
Из груди вырывается сдавленный всхлип, и я испуганно зажимаю микрофон мобильника. Почему-то жутко страшно, что он услышит, как я плачу. Как будто это моя слабость, унижение. Как будто я в шаге от того, чтобы умолять не бросать меня.
А я действительно в шаге. Но сделать его не так-то просто.
— Ладно. Это твоя жизнь и твоя любовь. Жаль, что она сломала мою.
— Мне тоже жаль, малышка. Но ты научишься жить. Ты другая, ты сильнее и умнее. Мы были вместе не потому что ты похожа на мать…
У меня останавливается дыхание, и сердце вместе с ним.
— А потому что меня всегда тянет к чему-то живому. Светлому. Но я всегда это ломаю. Ты будешь жить так, как захочешь. А я — как заслужил.
— Никогда не думала, что все закончится вот так.
— Если вдуматься, оно не могло закончиться иначе.
— Ты можешь… — Я закрываю глаза, вслушиваясь в шум воды. — Меня сейчас не мучить?
— Это в последний раз, котенок. Еще пару минут, и все. Сейчас приедет Илья, он отвезет тебя в отель. Привезет ноутбук и все, что скажешь. Выбери, пожалуйста, квартиру. Где хочешь, любую. А завтра открой новый счет в банке, хорошо? Рублевый и долларовый. И арендуй ячейку. Потом отдай копии всех документов Илье. И все.
— И все, — эхом отзываюсь я.
Мы молчим. Между нами только шум беспокойной воды в реке и завывание ветра где-то вдали. От солнечного вечера не осталось ни следа. Сумрак кажется мрачным и безжизненным.
— Аврора? Ты меня еще слушаешь?
— Да.
— Однажды ты вспомнишь все это, как страшный сон. Ты поймешь, что в любви не бывает насилия. Что тот, кто причинил боль однажды, сделает это снова и снова. Что тебе не нужно ломать себя, чтобы не чувствовать себя одинокой. Ты поймешь, почему я все это сейчас на тебя вывалил, отмахнешься от прошлого, как от назойливой мухи, и будешь жить счастливо с человеком, который будет тебя обожать. Который даже в мыслях не допустит обидеть. Которого ты не боишься.
— Ненавижу тебя… — сквозь слезы я пытаюсь рассмотреть хоть что-то. — Ненавижу. Ты обещал, что если и разобьешь мне сердце, то не сегодня, Вить.
— Да. И не сдержал слово. Прости, котенок.
Я отключаюсь, устало опираясь на перила. Внизу поблескивают волны на темной глади — в них отражаются огни фонарей.
— Аврора Леонидовна.
Голос знакомый. Я резко оборачиваюсь и отшатываюсь, больно врезаясь бедром в железяку.
— Вам нужно поехать со мной, — бесстрастно и холодно говорит Валентин.
Несколько секунд назад я думала, что сердце разорвется от боли, а сейчас его сковывает страхом. На лице мужчины не отражается ни ненависти, ни злости, только равнодушная уверенность в том, что он получит все, что захочет.
— Куда поехать?
— Увидите.
— Я никуда не поеду. Виктор сказал, за мной приедет Илья.
— Именно поэтому я должен увезти вас раньше, чем это случится.
В ответ на немой вопрос, Валентин поясняет:
— Я прослушиваю разговоры охраны. Виктор Викторович сообщил, где вас искать. К счастью, я оказался рядом. Вон там моя машина. Идемте.
— Я никуда не поеду!
— Тогда я буду вынужден применить силу. Мне бы этого не хотелось.
— Это ты вел блог. Я тебя вспомнила. Тебя папа нанял за мной присматривать, ты все слышал, ты выкладывал посты и занес вирус на мой ноут!
— Да, — легко и спокойно говорит он. — Это я.
— Зачем?
— Объясню. Когда окажемся на месте.
— Я. Никуда. Не поеду.
— Ну… — Он лезет во внутренний карман куртки, и я вздрагиваю, видя пистолет.
— Что, серьезно? — Голос дрожит, но я не хочу показывать, что мне страшно. — Пристрелишь меня?
— Не думаю, что это потребуется. Просто подожду того, кто за вами приедет. Не сомневаюсь, что после недавнего разговора с мужем вам не слишком-то страшно погибнуть. Но, насколько я успел вас изучить, другим вы зла не желаете. А если приедет не Илья, а Виктор? Аврора Леонидовна, я не убийца, но это не значит, что не могу им стать. У меня приказ — привезти вас. Я его выполню.
— Чей приказ?
— И это вы тоже узнаете на месте.
Я не могу принять решение. Сердце бешено колотится в груди, но я не могу сдвинуться с места. Части меня хочется малодушно надеяться, что Илья способен дать отпор, а другая часть дико боится, что Виктор и впрямь приедет за мной лично. И одновременно на это надеется.
Валентина поджимает время. Он идет ко мне и стальные пальцы смыкаются на моем запястье. Я с трудом заставляю ватные ноги передвигаться, и ему приходится практически впихнуть меня в машину на переднее пассажирское сиденье.
— Прошу прощения, но я вынужден сделать еще и это.
Он достает из кармана наручники, и с негромким щелчком они смыкаются у меня на запястьях, просунутые еще и через ручку над сиденьем.
— Не волнуйтесь, дорога не длинная.
А еще он забирает мой мобильник, и последняя надежда, что удастся как-то связаться с Островским, разбивается на миллион осколков.
Я смертельно устала. Кажется, мне даже плевать, что Валентин будет делать, я просто хочу, чтобы эта ночь закончилась. Мы несемся через ночной город, уже заживший своей, особой, скрытой за неоном тусовок и уютом фонарей, жизнью. Я даже не заметила, сколько времени прошло, сколько я слонялась по городу.
На несколько минут Валентин отвлек меня от случившегося, но сейчас, в машине, оно снова навалилось всей тяжестью. И я словно еду по дороге, мир вдоль которой стремительно теряет краски.
— После того, как я вас довезу, мы больше не увидимся, — говорит Валентин. — Могу я задать вопрос?
«Пошел ты в задницу», — хочется ответить мне.
Но когда я отвлекаюсь на него, почти не больно дышать.
— Задай.
— Почему вы к нему вернулись?
Я пожимаю плечами.
— Стало страшно. Я без денег, жилья, работы, а кто-то в интернете угрожает разрушить мою жизнь. С этим непросто справиться одной. Он пообещал защитить, и я доверилась. Больше было некому.
— Значит, дело в выгоде? В защите? Но почему, когда угроза исчезла, и блог получилось удалить, вы не ушли?
— А она исчезла? — Я киваю на наручники.
Запястья уже начинают неприятно побаливать, а мы все несемся по трассе куда-то в ночь. Отчасти я хочу, чтобы дорога, наконец, закончилась. Но боюсь того, что ждет в конце. А еще лелею призрачную надежду: вдруг кто-то увидит скованную наручниками девушку в машине? Пусть хоть кто-нибудь позвонит в полицию! Но на это мало шансов. Слишком темно и мало машин.
— Хорошо, не исчезла. Притупилась. Вы перестали принимать ее во внимание, расслабились. Но вместо того, чтобы навсегда разойтись, вдруг стали напоминать счастливых молодоженов. Я следил за вами, и не мог поверить. Островский — специфичный человек, он может казаться романтиком, когда ему это выгодно, играть в любовь, но вы? Мне казалось, он уничтожил в вас все, что могло вызывать такие эмоции. Как можно простить такое?
— Никак.
У меня ощущение, как будто в душе копаются грязными руками. Пальцами перебирают все, что хотелось бы оставить только для себя.
— Любой другой я бы сказала ни за что не прощать. Бежать как можно дальше, сломя голову, проходить терапию, забыть, как страшный сон. А я, наверное, неправильная. Во мне действительно что-то сломалось. Умный психолог, наверное, скажет, что все из детства, что меня мало любили, и теперь я готова бросаться в объятия любого, кто будет ласковым. Что отношения с Островским — это не про любовь, а про комплексы, что наша разница в возрасте и история — это компенсация отношений с отцом. Я все это читала, если ты об этом. Мне плевать. Я жалею, что не успела сказать ему, что люблю. Еще вечером я думала, что никого и никогда так сильно не ненавидела, как его, когда узнала, что он любил мою мать, а сейчас мне и на это плевать. Мне страшно. В том числе и за него.
