Она боится. Меня боится. И даже это побуждает меня удвоить усилия.
Боже… Как же хочу… В волосы гадине вцепиться. Невозможно дышать от этого желания, раздирающего меня на клочья.
– Проваливай, идиотка, – Ройх рычит яростно, и это явно не мне, – проваливай, если дорожишь собственным здоровьем. Потому что даже я не смогу сдерживать эту бешеную гарпию вечно.
Иуда. Брут. Подлец!
Он еще и защищает её!
Дает уйти. После какой-то жалкой оплеухи!
Ярость накрывает пеленой слез, и меня саму начинает почти лихорадить от раздираемой изнутри боли.
Я ей верила.
Верила!
Я настолько безоглядно бросилась изобличать Ройха, что даже мысли не было, что Анька может врать. И из-за чего. Из-за зависти?
Ну, вот теперь точно завидовать нечему!
Меня трясет все сильнее. Рыданий из меня вырывается все больше.
– Может быть, вам помочь? – откуда-то доносится голос. Чужой голос.
– Нет, спасибо, я сам со своей девушкой разберусь, – отрывисто бросает Ройх, и эта маленькая ложь заставляет меня зареветь еще горше.
А ведь я почти… Почти спохватилась, что привлекаю слишком много внимания.
Но боже, как же… Невыносимо… Слышать эти слова и знать, что он точно говорит, только чтобы от него отвязались поскорей…
– Господи, девочка… – Он тихо стонет, и его горячее дыхание обжигает мою шею, – что сделать, чтобы ты прекратила рыдать? Неужели так хочешь драки с Капустиной? Хочешь, догоню её? Хочешь, сам ей что-нибудь оторву? Скажи уже. Все что хочешь, сделаю, лишь бы ты прекратила так душераздирающе реветь.
– Я… Я … – пытаюсь говорить, но слова тонут в спазмах раздирающего меня на части ужаса. С каждой секундой я все больше осознаю, кем все это время была для Ройха, и жить с этим становится все сложнее.
Он мне не поверит… Никогда не поверит… Никогда не глянет, как на кого-то достойного…
– Ну что ты плачешь? – стальные силки его рук в какой-то момент расслабляются и становятся для меня чем-то вроде теплого уютного гнездышка. – В чем твое горюшко, Катерина? Не держи в себе. Признавайся.
– Она… Она все расскажет, – выдыхаю я через усилие, – она все расскажет, и вы… Ваша должность…
– Моя должность? – он издает такой удивленный смешок, что меня начинает одолевать возмущение. Как он может демонстрировать такое пренебрежение к этому вопросу? Это помогает чуть-чуть взять себя в руки.
– Вы же хотели… Место декана, – все еще громко и судорожно всхлипываю, – и теперь… Из-за меня… Не договорились!.. Она отправит! Ректору!
Честно говоря, даже я сама не особо бы что-то поняла в этом сумбурном захлебывающемся нытье. Даже я, точно знающая, что хочу сказать, но потерявшая большую часть, отвечавшую за связь мыслей и речи.
– Тише, тише… – его руки крепче меня сжимают, длинные пальцы добираются до лица, проскальзывают по щеке, – это не твои проблемы, Катерина. Не тебе по ним рыдать.
– Но как же… Я же…
Я хватаю воздух ртом, как выброшенная на песок рыбешка. В голове – тысяча возражений. Но как уже говорилась, сформулировать я их не в силах.
А тут еще пальцы Ройха укоризненно падают на мои губы. Нет, он не зажимает мне рот, не прижимает к ним указательный палец, как это иногда бывает в фильмах. Но как будто перечеркивает мои губы наискось, требуя прекратить терзать мир собственными потугами в человеческую речь.
И я ведь слушаюсь, обмякая в его руках еще безнадежнее.
– Я не собирался с ней договариваться, – шепчет Ройх, задевая губами мое ухо, – слышишь, холера? Не реви. Ты ничего не испортила. Сегодня, по крайней мере.
Хорошая поправочка.
Сегодня – может быть и нет.
Но вчера, этими откровенностями с этой стервой…
И раньше, когда спровоцировала его на экзамене.
А он, получается, тогда… Ох…
Слезы вроде заканчиваются, но трясет меня с каждой секундой все сильнее. Потому что медленно, но верно до меня доходит, что именно я натворила.
А в кармане моем в истерике бьется телефон. Мамин лечащий врач. Я и так задержалась со всей своей рефлексией, а тут еще и Анькино разоблачение…
Вытягиваю из кармана телефон, трясущимися пальцами еще не с первого раза попадаю в нужный значок на экране.
– Катя, у меня уже закончилась смена, – нетерпеливо покашливает Борис Анатольевич, – мне ждать вас или я могу уехать?
– Я буду через три минуты, – выдыхаю своим полузадушенным голосом. Сама понимаю, что нельзя такой себя показывать миру, мир не любит чужой слабости. Но выбора у меня нет, и сил тоже.
А тем временем клещи рук Ройха сжимаются вокруг моей талии крепче.
– Что это за мудаки тебе звонят, холера, к которым ты по свистку срываешься? – голос его становится острее. Кажется, в его планы не входило отпускать меня так скоро. И боже, как же сильно он, оказывается, меня ревнует. Стоит ли удивляться, что Кострову устроили такой трэш. Если он так бесится от одного только мужского голоса из телефонной трубки.
– Может быть, вы хотите пойти со мной? – вымученно отвечаю вопросом на вопрос, поворачивая голову так, чтобы глазами встретиться со склоняющимся над моим плечом мужчиной.
Конечно, в мои планы не входило посвящать его в свои проблемы. Вот только я сейчас сама не в состоянии сделать хоть шаг без его поддержки.
– Извините за опоздание, Борис Анатольевич, – за те семь минут, что мы потратили на путь до больницы, холера успевает так хорошо примерить на свое личико маску невозмутимой бодрой девицы, что мне даже странно помнить, что именно она совсем недавно ревела так, что от издаваемых ею звуков нутро плавилось. А потом она крепче стискивает пальцы на моем локте, и…
Ладно, верю. Знаю ведь, что она прекрасная актриса. Сколько времени на неё смотрел и был уверен, что передо мной все та же дрянь, девочка-мажорка, не знающая меры в своих тратах и потому после смерти отца опустившаяся на самое дно.
А оказывается…
Холера заделывает волосы в хвост слегка подрагивающими руками. Прячет его под тонкой марлевой шапочкой, застегивает белый халат на… Груди, да. Неловко покашливает, заставляя меня поднять взгляд на её лицо.
– Тебе идет, – фыркаю я и не удерживаюсь от вопроса, – нет ли у тебя в арсенале образа бесстыжей медсестрички?
– Нужно поискать? – холера хоть и шепчет, но все-таки отвечает вопросом на вопрос.
– Я бы посмотрел, – выдыхаю, прежде чем успеваю сообразить, насколько палевный этот ответ.
С другой стороны… Больше, чем я сейчас вскрыт, просто невозможно. Все, что не сам сказал, сообщила дрянь Капустина, да еще и с издевочкой. Наверное, именно поэтому я и
