позволяю себе под шумок, пока врач, встретивший Катерину, отходит к стойке регистратора за какими-то свежими анализами, склониться к самому уху девчонки и шепнуть в него со всей откровенностью.
– Я бы на тебе все что угодно посмотрел. И без всего ты меня тоже прекрасно устроишь.
У холеры вспыхивают щеки. Она может и смогла притвориться невозмутимой, но вот это вот – знак того, что ничего еще не пережито. Внутри неё – бешеный ураган эмоций.
– Идемте, Катерина, – врач машет моей холере, и она, умоляюще глянув на меня, шагает за ним. А я за ней. Да и как бы я мог упустить возможность пройтись за ней следом и насладиться чудным видом самой роскошной задницы в этом гребаном городе?
Строго говоря, я замечаю не только это. Но еще и как уверенно холера шагает следом за врачом, будто наизусть выучила путь к нужной ей палате. Как приветливо ей кивает то медсестра, то санитарка. Как будто кое-кто тут завсегдатай. И как слабее становится её шаг, по мере продвижения.
В какой-то момент я даже жертвую видом. Нагоняю её, ловлю за плечо и прижимаю к себе. Темп становится медленнее, но холера так благодарно стискивает мой локоть, что я даю себе мысленный подзатыльник.
Надо было сразу рядом с ней и идти.
Знал ведь, что в клинику она не просто так зашла.
Не просто так, но я не предполагал, что к кому-то, а не из-за собственных проблем со здоровьем.
В реанимационную палату нас не пускают, конечно. Но благо частная клиника располагает достаточным бюджетом, и у реанимации оформлена и натерта до блеска прозрачная стена. К которой холера моя прижимается так же, как маленькая девочка к витрине магазинчика со сладостями.
И смотрит туда с такой же надеждой… Даже пальцы украдкой скрестила, только совсем забыла, что я рядом стою и вижу.
Женщина за стеклом – хрупкая и бесчувственная. Лежит себе на постели, укрыта одеялом по грудь, со всех сторон опутана шлангами и капельницами. Подключена к кардиомонитору, писка которого мы не слышим, но зато видим бегущие на нем цифры и пульсирующую линию сердечной активности.
Женщина достаточно взрослая, чтобы быть сестрой. А значит…
– Так надеялась, что приду и она тут пришла в себя, – тихо шепчет холера, нашаривая пальцами мою руку. Цепляется с совершенным отчаяньем. – Только, видимо, не заслужила таких чудес. Никаких не заслужила.
– Катя, вы не правы, – покашливает врач, оставшийся стоять рядом с нами, – операцию провели буквально в четверг. Вашу маму даже не начали выводить из критического состояния, мы ждем, пока её показатели станут нормализовываться.
Кусает губы. Они кривятся болезненно. Я будто слышу, как громко в груди моей девочки шумит кипящая горечь.
– Я могу к ней зайти сейчас? – холера спрашивает вымученно, устало. У неё вновь кончились силы, как и надежда, судя по всему.
– К сожалению, мы не приветствуем визиты в реанимацию. Слишком велики риски для здоровья пациента после операции, – врач явно не рад, что ему приходится холере отказывать, он явно очень ей сочувствует, – если восстановление состояния вашей мамы пойдет по графику, мы выпишем её из реанимации во вторник. Приедете?
– Приеду, разумеется.
Холера бросает еще один взгляд за стекло, а потом стискивает зубы и срывается с места. Почти убегает, оставляя меня у операционной в компании врача.
Я бросаю взгляд на лицо Бориса Анатольевича, вижу его скорбное лицо. Однозначно сочувствует.
– Док, я могу вас попросить кое о чем? – покашливаю я, обращая его внимание на себя.
– Информация о пациентах и их родственниках посторонним лицам не разглашается, – эхом откликается врач, будто ожидающий, что я начну его спрашивать о холере.
– Меня интересуют только вопросы оплаты счетов, – я покачиваю головой, – если возникнет необходимость…
– Катерина до сей поры справлялась с самостоятельной оплатой счетов, – ровно отрезает врач.
– Но мы ведь оба понимаем, что столь молодой девушке сложно справляться с этой задаче и не нарушать некоторых границ?
Да, оба.
И судя по взгляду врача – у него тоже гипотезы о промысле моей холеры не самые радужные.
– Просто наберите меня, если она будет задерживать оплату, – произношу, протягивая врачу визитку, – вы ведь явно ей сочувствуете.
– И чем же я объясню Катерине магическую оплату счетов? – врач уводит глаза в сторону. – Если вдруг вы с ней наиграетесь?
Из моей груди вырывается едкий смешок.
Наиграюсь.
Он бы еще сказал “переболеете”.
Я бы с удовольствием ей переболел, только она, кажется, – мое неизлечимое.
– Скажите, что получили спонсорскую помощь. Просто не выставляйте ей счетов, а выставляйте мне. Договорились?
Он смотрит на меня ровно столько времени, сколько нужно мне для формирования мысли, что придется и ему добавить свой процент от “проходящих операций”. Но одновременно с этим Борис Анатольевич быстро кивает головой.
– Хорошо. Но и вы тогда одну мою просьбу выполните.
Приподнимаю бровь. Неужели все-таки процент попросит?
– Позаботьтесь об этой девочке, – глухо произносит он, глядя мне прямо в глаза, – по-настоящему позаботьтесь. Она слишком давно тащит на своих плечах непомерную ношу.
Ну тут уж…
Что я могу сказать?
Спасибо, кэп? Нет, такие ответы успешным деловым отношениям не способствуют.
– Это у меня в планах первым пунктом, док.
А вот этот вариант, кажется, устроит всех.
Холера находится на крыльце клиники. Стоит себе с краешку, уронила руки на перила, и тяжко на них опирается. Ощущение такое, будто примеряется выкинуться с крыльца, благо оно тут высокое. Правда, не особо с него можно убиться, а вот свернуть себе что-нибудь – очень даже.
Одна моя рука падает слева от неё. Вторая – справа. Раз – и девчонка накрепко “пристегнута” ко мне моими же конечностями, как ремнями безопасности. Никуда теперь не прыгнет, ничего себе не свернет.
Честно говоря, не очень я в это верил. Просто придумал себе самый идиотский повод, чтобы заграбастать её в бессовестные свои руки.
Сейчас, когда на все уже стало плевать, отказываться от этого не хочется больше совсем никогда.
– Ты снова ревешь? – скептично уточняю, ощущая, как под тонкой курткой вздрагивает от соприкосновения с моим её тело.
– Нет, – отвечает шепотом. Врет. Ну, частично. Слышно, как подрагивает её голос, какое судорожное и неровное у неё дыхание. Но старается.
– Все будет хорошо, Катерина, – говорю, а сам жадно ныряю лицом в её волосы. Сейчас…
Сейчас я любой херни наговорю, лишь бы меня от этой мелкой дурынды не оторвал никто. Хотя… В то, что я ей сейчас говорю, я реально верю.
– Можешь даже не сомневаться, что мама твоя выкарабкается. Если будет шанс – она его
