врач знает лучше, но все равно считаю по-своему.
— Если ты устал, я могла бы забрать его и пойти к себе.
Как только Тарас бросает на меня взгляд, прикусываю язык. У меня, честно говоря, не находится больше слов.
— Матвей ведь и мой сын. Усталость на работе — дело постоянное, это ведь не означает, что я должен о нем забыть.
Простые слова, а сколько в них смысла. Меня током прошибает от уверенного тона, которым он их произносит. Сколько я себя помню, мы с отцом не были близки. Нет, конечно, папа старался, пытался быть внимательным, дарил мне подарки, но он практически никогда со мной не играл, а когда я плакала, он просил маму меня заткнуть. Я была маленькой, но хорошо помню его чертыхания, раздражение и громкую просьбу сделать хоть что-нибудь.
Тарас не злится, не нервничает, выглядит уверенным в себе в любое время. Когда Матвей плачет, он не теряется, не убегает в другую комнату и не позволяет себе пренебрежительного тона. Наверное, у меня был не слишком хороший пример перед глазами, так что его действия я воспринимаю чем-то поистине героическим, хотя Тарас, конечно, прав. Матвей — его сын и нормально принимать участие в его воспитании.
Сын засыпает ближе к полуночи. Удобно устроившись на руках у Тараса закрывает глазки и смешно надувает губки. Когда помогаю Тару уложить Матвея в кроватку, мы на несколько мгновений замираем и смотрим на него с безграничной любовью и нежностью. Так, словно он — самый прекрасный ребенок на всем белом свете. Впрочем, почему словно. Так и есть!
— Я уберу со стола, — говорит Тарас. — Можешь идти отдыхать.
У меня внутри все обрывается. Я надеялась на продолжение вечера. На то, что Тарас позволит себе расслабиться, выпьет бокал виски и посмотрит на меня так, как смотрел когда-то. Мне безумно этого не хватает. Недостает его желания.
— Х-хорошо, — выдаю и быстро скрываюсь за дверью своей спальни.
Там прислоняюсь спиной к двери и прислушиваюсь к звону посуды. Когда она стихает, я поникаю, осознавая, что опоздала. Тарас ушел к себе.
По щекам непроизвольно скатываются слезы. Я никак не могу это контролировать. Просто чувствую, как стекают соленые дорожки. Я упустила момент, когда можно было с ним поговорить, когда можно было остаться еще на кухне, привлечь внимание.
Рубашку стаскиваю с себя с остервенением. Кажется, несколько пуговиц слетает на пол, но я совсем не акцентирую на этом внимание. Мне больно! Мне так чертовски больно! Когда я ехала сюда, то думала, что мы с Тарасом, мы… будем семьей. Не квартирантами, вынужденно живущими бок о бок, а именно семьей. Счастливой, беззаботной, настоящей. Я думала, что в наши отношения вернется тот блеск, который был во взгляде Тараса прежде, но… его нет. Иногда мне кажется, что он проскальзывает, но Тар или быстро отворачивается, или же я прошу себя не тешиться иллюзиями. Это я нерешительная дурочка, а он — взрослый мужчина. Вряд ли бы он сдерживал себя, если бы я по-прежнему его волновала.
Я забираюсь под одеяло и несколько минут лежу, просто глядя в потолок. Внутри меня столько душевных терзаний сразу, что я в какой-то момент просто подрываюсь с кровати и устремляюсь к выходу. Слабо отдаю себе отчет в том, что делаю, но просто не могу оставаться на месте. Боже, конечно не могу! Накинув на голое тело халат, я решительно шагаю к двери, ведущей к Тарасу в комнату, но замираю, даже не решившись прикоснуться к ручке.
Меня всю потряхивает от волнения, когда я стучу в дверь. Ответа нет, и я уже собираюсь развернуться и пойти обратно, когда дверь открывается. Вид Тараса в одних спортивных брюках с оголенным торсом вынуждает меня забыть обо всем, что я должна была сказать. Я просто… беспардонно пялюсь на него. Изучаю взглядом кубики пресса, широкую грудь, татуировку, которая так ему идет. Впрочем, сомневаюсь, что есть что-то, что не идет этому мужчине.
— Что-то случилось? — спрашивает обеспокоено. — Радионяня молчит.
— Случилось, — киваю. — Матвей спит, но не сплю я.
Тарас смотрит на меня так, словно не понимает, а затем спрашивает охрипшим голосом:
— Зачем ты пришла?
— К тебе, — отвечаю без запинки. — Нам нужно поговорить.
Я протискиваюсь в его комнату, останавливаюсь напротив кровати.
— У тебя кто-то есть? — спрашиваю, стоя спиной к Тарасу.
Развернуться и посмотреть ему в глаза у меня, честно говоря, не хватает сил.
— Нет.
— Нет?!
Теперь я разворачиваюсь и впиваюсь в него взглядом.
— Ты расслышала. У меня никого нет.
— А кто-то был?
— Никого, о ком стоит беспокоиться.
— Но… ты планируешь? В смысле, в будущем. Завести отношения и…
— К чему этот разговор?
— Я должна знать. Просто… я так тебя люблю. Понимаю, что ты взрослый, что я вполне вероятно тебе неинтересна, но…
— Ты мне интересна.
Тарас подходит ближе. Останавливается совсем рядом.
— Как ты вообще могла подумать, что неинтересна мне? Я не так часто влюбляюсь. Ты попала в мое сердце еще тогда, когда бессердечно сказала, что уходишь, потому что ребенок тебе не нужен и поверь, за прошедшее время ты никуда не делась. Все еще находишься глубоко внутри меня.
— Тогда почему?
— Что почему?
— Почему ты делаешь вид, что мы никто друг другу?
— Лиза… — он мотает головой. — Тебе двадцать. У тебя — вся жизнь впереди, а я… невольно стал тем, кто отобрал часть ее. Ты пережила непростые роды, а теперь увязла в воспитании ребенка. Я не хотел, чтобы все так вышло. Я не планировал с тобой детей так скоро, черт, да я вообще их не планировал! Мы случились слишком рано, и я решил, что тебе нужно время. Ты должна понять, определиться, осознать, чего именно хочешь от жизни. Я уже подал объявление о поиске няни, совсем скоро я выберу хорошую женщину и она сможет оставаться с Матвеем, пока ты будешь учиться.
— Что? — выдаю, прибитая его заявлением. — Что значит, ты ищешь няню. Кто вообще сказал, что я собираюсь оставить Матвея и пойти учиться?
У меня глаза открываются. Резко и неожиданно. Я вдруг понимаю, как именно меня воспринимает Тарас. Какой он меня видит. Мелкой, истеричной, не знающей, чего именно я хочу. Надо заметить, что у него для этого имеются все основания. Стоит только вспомнить, как я его бросала, какие слова говорила. Да, я заслуживаю такого мнения, но… это не то, чего я хочу.
— Я не планирую возвращаться и бросать сына, Тарас, — спокойно говорю ему. — Учеба сможет подождать несколько лет. Матвей вырастет, мы отправим его в
