тебя ласкал, но сбежала, едва я предложил уединиться.
— Господи! Я испугалась, Давид. Со мной никогда не происходило ничего подобного. И знаешь, я приехала в твой офис не потому, что жаждала помочь своему ничтожному брату, я хотела снова это пережить, чтобы ты прикоснулся ко мне, чтобы… — она покачала головой и стала натягивать платье через ноги. Давид молча ждал, когда она снова облачится в него, как в доспехи. — Я не смогла тебя забыть, — наконец сказала она, глядя прямо на Давида. — Но я оказалась в твоём офисе ради тебя. Не ради отца или брата — ради тебя! И сейчас, когда мы женаты и у нас будет ребёнок, разве не в наши руках сделать эти отношения настоящими. Отношениями двух людей, у которых есть чувства друг к другу. Не ври, что ты ничего не чувствуешь ко мне, Давид.
— Ну-у, я был рад тебя видеть, — он встал, заставил Алекс поднять к нему лицо. — Но, увы, я не могу сказать тебе то, что ты хочешь услышать. Ты моя жена. Ты мать моего сына. Но ты дочь своего отца. И ты — часть плана.
Она отшатнулась.
— Неужели, ты снова сможешь жить в той усадьбе, если заберёшь её у отца? Сможешь вернуться в тот дом? Или туда смогут вернуться Галина Ильинична и Юрий Иванович?
— Конечно, нет. Я просто превращу это место в пепелище. Чем оно, по сути, и является. Во что его уже превратил твой отец — пепелище сердца и души.
— Давай я договорюсь с отцом, он отдаст тебе винокурню, — сказала она хрипло и тихо. — Но обещай мне, что на этом всё закончится.
Давид смотрел на неё молча. В горле стоял ком. Скулы ныли — так плотно он сжал зубы.
— Мне не нужна твоя помощь, — ему пришлось совершить усилие, чтобы пошевелить челюстью. — С твоим отцом я уже договорился. Он уже отдал мне винокурню.
— Но как? — обомлела она.
— Неважно.
Давид опустил глаза, якобы поднять штаны. В полном молчании оделся. А когда снова посмотрел на Алекс, она так и стояла, рассматривая его, словно первый раз видела.
— Давай, помогу тебе застегнуть платье, — позвал он её рукой. — И пойдём вниз. Нас и так уже заждались за столом.
Она кивнула, словно кукла, в которую вдруг превратилась. Убирала волосы, покорно поднимала руки, пока Давид возился со шнуровкой. Он знал, что она считала его сейчас бездушным монстром. И какими бы словами мысленно ни называла, согласился с каждым — да, он такой.
Он жестокий, беспощадный, безжалостный.
Он чёртов Крысиный Король. Человек без сердца.
И да пусть будет так.
Алекс с трудом отсидела на скромном свадебном застолье.
Её душа болела. Её сердце кровоточило.
Она вышла замуж за дьявола. Она беременна от монстра. Она любит демона, беспощадного и кровожадного.
Саша с трудом запихивала в себя еду, не чувствуя вкуса. Дежурно улыбалась — прекрасные добрые люди, которые организовали для них праздничный обед ни в чём не виноваты. Поддерживала разговоры: что её муж — твердолобый дурак, не повод портить всем аппетит и настроение.
Галина Ильинична испекла для Давида шоколадный торт. Он ел, причмокивал, облизывал сладкие пальцы. Миша, заядлый футбольный болельщик, в лицах рассказывал о каком-то решающем матче. Юрий Иванович подливал всем настойку собственного производства. Не участвовала только Саша.
Давид не озвучил, как они будут жить дальше: здесь или в его квартире. Или она — здесь, а он — в своей квартире, как до этого. Может, её поместят в очередные казематы. Алекс было всё равно.
Краем уха, слушая их разговоры — Мише и его приёмным родителям всегда было что рассказать, — Алекс отчаянно пыталась понять, как Давид заставил отца отдать винокурню. Вряд ли он что-то предложил взамен — не тот случай, чтобы торговаться. Он поставил ультиматум. Но какой?
За три прошедших месяца отец ни разу Саше не позвонил, поэтому вряд ли ему есть дело до того, за кого она вышла замуж — за Давида Гросса или за всех чертей в аду разом. Знание того, что Ярослав ему не сын, Давид тоже вряд ли пустил бы в ход: в лучшем случае оно разбило бы старику сердце, в худшем — её циничный отец воспринял бы известие как повод вышвырнуть Ярослава из дома и на законных основаниях избавиться от этой проблемы. Давид снова остался бы ни с чем.
И вдруг до неё дошло.
— Сукин ты сын! — подскочила Саша.
За столом воцарилась гробовая тишина. Но что к чему понял только Давид, когда, задыхаясь от чувств, что вызвала в ней догадка, она качнула головой:
— Скажи, что ты этого не делал. Что не мог так поступить.
А когда он промолчал, пулей вылетела из-за стола. Пробежала столовую. И бежала, лишь бы от него подальше. Кажется, он говорил, что ему надо уехать. Вот и пусть валит. Куда угодно, лишь бы свалил.
Но он бежал за ней.
— Алекс!
Она открыла первую попавшуюся дверь и как в ловушке снова оказалась на веранде.
За окном так и валил снег. Посреди полукруглого эркера так и стояла увитая белыми цветами арка. Белые шторы. Алые розы. Алые лепестки на полу как капли крови.
Она вцепилась в каркас арки, боясь, что ноги её не удержат. Давид остановился перед ней с другой стороны.
— Ты сказал ему про внука, да? — спросила она.
Давид молчал, глядя на неё, как обычно, спокойно и мрачно.
— Для моего отца нет ничего важнее наследника. Его кровь, его плоть, продолжение его рода — вот что для него важнее всего. Не чёртова винокурня. А если он знает, что Ярослав ему никто, то мой сын — будь он хоть от самого дьявола — тот, за кого он душу продаст. Сын, внук, мальчик. Отвечай, чёрт тебя побери! — выкрикнула она Давиду в лицо. — Ты точно знаешь, что это мальчик, потому что вместе с тестом ДНК сделал тест на пол ребёнка, я читала — он делается также. Ты продал за чёртов сарай с бочками и кукурузным зерном, который собрался спалить, собственного ребёнка?
— Тебе вредно волноваться, — холодно ответил Давид.
— Да пошёл ты к чёрту! — Саша едва не плюнула ему в лицо. — Ты обвинял меня во всех грехах, а сам специально не надел презерватив. Ну конечно! Уверена, это тоже было одним из вариантов плана.
— Ты не права, это вышло случайно.
— М-м-м, — кивнула она. — Ну раз это случайно, то с остальным-то я попала в точку.
