– Понимаешь ли, – ответила Дженни, запинаясь. – Очень трудно снова ворошить все в памяти…
«Она загоняет меня в угол. В суде я хотя бы могу защищаться и нападать сама; меня довольно трудно загнать в ловушку. Но от этой девочки так легко не отделаешься. Да и я теперь не смогу забыть ее. Передо мной всегда теперь будет ее лицо, я буду слышать ее голос. Она хорошо говорит, четкая дикция так важна, все молодые люди часто разговаривают невнятно в наше время, они так плохо говорят… И сидит она с таким изяществом, кажется высокой и в кресле. Она бы легко вошла в семью Питера… Что за ирония судьбы? Ох, боль в голове не прекращается».
Как раз в этот момент Джилл сказала:
– А я так хотела войти в вашу жизнь, стать ее частью.
Дженни вздохнула.
– Разве это возможно теперь? Слишком поздно. Слишком поздно для нас обеих. Ты не можешь – я имею в виду, мы не можем войти в жизнь друг друга.
– Ваша оговорка была не случайна. Вы можете войти в мою. Вы только не хотите, чтобы я вошла в вашу. Вы сказали это тем людям, которые звонили вам.
– Я говорила не так.
«Как жестоко, как глупо с их стороны сказать ей это! Неужели я говорила так? Я сказала, чтобы они оставили меня в покое. Посмотри на нее… Ее кожа как молоко, и голубые жилки на висках, там, где волосы откинуты назад, такие тонкие, кровь пульсирует в них… Теперь она огорчилась, обиделась… Я была права с самого начала. Было бы лучше для нас обеих никогда не знать друг друга».
И Дженни очень мягко заговорила:
– Я только имела в виду, что трудно, да, я сказала, что невозможно установить какие-то родственные отношения через девятнадцать лет. Вот что я хотела сказать.
– Мы можем попытаться. Мы можем попытаться прямо сейчас найти общий язык. – Джилл взглянула на часы. – Сейчас только девять. У нас еще час или два в запасе. Если бы вы захотели, конечно, – закончила она.
Дженни вздохнула.
– Давай сделаем так. Я нарисую генеалогическое дерево и пришлю его тебе. Я опишу несколько случаев из своей жизни, все, что я вспомню о своих родных. Что касается твоего отца, боюсь, тут я мало что знаю. Он говорил мне лишь, что они южане, полагаю, их можно даже назвать еврейскими аристократами. Я ничего больше не знаю.
– Не имеет значения. Я уже разговаривала с Питером, и он рассказал мне кое-что.
Дженни опешила.
– Ты… ты… что? Джилл взглянула на нее.
– Я нашла его, так же, как я нашла вас. Мы много разговаривали по телефону в эти последние несколько недель. Он в Чикаго, и он приглашал меня прилететь на следующие выходные. Он был взволнован, когда я позвонила ему. Он хотел узнать обо мне как можно больше.
Дженни как холодной водой окатили.
– У нас много общего. – В голосе девушки слышались нотки торжества. – Он археолог. Вы не знали этого? Он профессор. А я была однажды на раскопках в Израиле, так что нам есть о чем поговорить. Он производит впечатление замечательного человека. Я жду не дождусь, когда увижу его.
Несколько оправившись после потрясения, Дженни начала понимать, что за молодая особа сидит напротив нее. Чрезвычайно решительная, это правда, и умная, оставила напоследок все связанное с Питером, выслушав сначала, что ей скажет Дженни.
Очень осторожно она сказала:
– Я рада за тебя, Джилл. И за него тоже, если ты это хочешь от меня услышать. Надеюсь, вы поладите.
– А почему бы и нет?
– Ну, не могу сказать ничего определенного, потому что я ничего о нем не знаю. Я только знаю, что жизнь порой бывает очень запутанной.
– Как и ваша жизнь? – Джилл вопросительно посмотрела Дженни прямо в глаза.
В этот раз Дженни не отвела взгляда.
– Да. Как и моя.
– Но почему бы вам не рассказать мне о ней?
– Нет, моя жизнь – это моя жизнь.
Внезапно наступившее молчание пугало Дженни, и она уже собиралась было что-то сказать, но Джилл опередила ее.
– Он хочет видеть вас. Дженни обомлела:
– Кто? Питер? Хочет видеть меня?
– Да, он говорит, что я сделала первый шаг, и что так будет лучше для всех нас. Он прилетит в Нью-Йорк сразу же по окончании семестра.
– О, нет! О, нет! Вы не можете так поступить со мной, вы оба.
– Я уже и не знаю, что может помешать этому. Он хочет видеть вас, он так сказал мне.
– Но я не хочу, ты слышишь? – в гневе закричала Дженни. – Это просто какое-то надругательство над личностью!
Она оказалась в ловушке. Питер, воскресший из небытия. В соседней комнате на кровати разложена одежда для медового месяца. Сплошной обман… Джей… о, мой дорогой, мой дорогой, неужели я потеряю тебя? О, я так этого не хочу, но я уже знаю, что так будет. Это буквами на стене написано. Я вижу это.
– Что вы собираетесь сделать со мной? – вскричала она.
Джилл подняла с пола сумочку и встала. Ее глаза были полны слез, но она довольно сухо сказала:
– Вы совсем не такая, как я думала. Я никогда и помыслить не могла, что вы окажетесь такой.
Дженни тоже встала:
– А какой я должна была быть по-твоему?
– Я не знаю, но не такой.
Напряженные, взвинченные, дрожащие, они стояли друг против друга.
– Нет, знаю, – с горечью произнесла Джилл. – Я думала, что, в конце концов… в конце концов, вы меня поцелуете.
И Дженни зарыдала. Горе как бы выплеснулось наружу.
– О, – всхлипывая, произнесла она, – ты пришла сюда так… так, что я не могу даже поверить, что я вижу… девятнадцать лет. Я открываю дверь. А теперь и он тоже… Я даже не могу представить. Конечно, я поцелую тебя.
Джилл отступила назад.
– Нет. Не так. Не после того, как я попросила об этом.
Слезы и у нее хлынули из глаз и стекали теперь по ее щекам. Она распахнула дверь и выбежала в коридор.
– Подожди! – закричала Джилл. – Ты не должна так уходить! Пожалуйста.
Но девушка уже убежала. Ее быстрые шаги раздавались на лестнице, входная дверь хлопнула, и эхо разнеслось по всему дому. Дженни долго стояла, прислушиваясь, потом вернулась в комнату и села, закрыв лицо руками.
Снова ее охватило чувство нереальности всего происходящего. Этого не было и быть не могло. Но на полу лежала губная помада девушки. Она выпала из ее сумочки, вероятно, когда та хотела достать платок, чтобы вытереть слезы.
Дженни подняла ее с пола: Марселла Боргезе, Рамини Роуз Форст. Она зажала ее в руке и держала так долго, что она стала теплой, а Дженни все думала об улыбке девушки, ее сердитых прекрасных глазах и горьких слезах.
«Я прочитала письмо, которое лежало в детской одежде…»
Ребенок, который ищет свою мать. Бедный ребенок. Но у нее есть мать, у нее всегда была она. Зачем сейчас ей понадобилась я?
Ты знаешь, зачем. Не спрашивай. Бедный ребенок.
Но они все разрушат, она и Питер, Питер, воскресший из мертвых.
