Бестужев, как и Дмитриев, поставил слишком много на бизнес, который на исходе ноября вмерз, как набережная, в ледяные оковы карантина. Такие мужчины не привыкли ничего не делать, и я им даже завидую. Чуть меньше, чем Юле, которая с самого детства знает, чего хочет от жизни.
— Когда вы поняли, что будете заниматься отелями? — спрашиваю Бестужева.
Тот хмыкает и тянет кривую улыбку. Думаю, у него есть история, с большой буквы, о котором он просто не станет рассказать такому, как мне, ведь мы с ним даже не друзья.
Но Бестужев смотрит по сторонам, словно впервые осознает, как такой, как он, должно быть, выглядит со стороны и говорит:
— Поверь, это не та история успеха, Кость, которую ты успел себе придумать. Сначала я как следует просрал свою жизнь, и только моя будущая жена, Вера, прочистила мне мозги… С ней я снова начал получать удовольствие от жизни и даже работы. Кто бы мог подумать, да? Только с ней у меня снова появилась потребность кого-то обеспечивать и заботиться, а не только брать и пользоваться. А когда появились дети… Ну я понял, что хочу, чтобы они гордились своим отцом. Ты молодой еще, Кость. У тебя вся жизнь впереди, — продолжает Бестужев. — Не волнуйся. Это нормально в твоем возрасте пробовать, ошибаться и пробовать снова. Ты только не перегибай палку. К ментам я тоже пару раз попадал, штрафами отделывался, но я тогда Веру ловил по взлетно-посадочной, перебегая черной кошкой перед самолетами. Это совсем другое, чем то, куда ты без мыла лезешь. Ты главное с этим дерьмом завязывай, Кость. А времени, чтобы все исправить, у тебя еще полно.
Киваю, пряча медведя вместе с ноутбуком в рюкзак.
— Спасибо, Марк. За все, что вы делаете.
— Да не за что. Приходи в гости к нам на праздники, хочешь? Вера будет рада с тобой познакомиться, а ты меня с девушкой своей познакомишь. А то ты же там один будешь все праздники?
Ага, так и вижу — «Познакомьтесь, Юля Дмитриева, моя девушка. Все правильно, еще она моя сводная сестра. А что? Не родная же!».
— Спасибо за приглашение, — выдавливаю. — Но я вернулся обратно к Дмитриеву. Один не буду.
Мы прощаемся, и я ухожу первым, оставляя Бестужева в пустом офисе.
В голове снова свинец, как и в небе. Под ногами скрипит подмерзший снег, с неба сыплется крупа, заметая опустевший город забвением. Машин еще меньше, чем утром.
Дмитриев говорил, чтобы я обязательно садился на такси сразу возле работы и возвращался домой. Но ноги сами несут мимо заледеневших тисков, в которые зажата Нева. Мимо статуй со снежными шапками, мимо украшенных грязными сосульками мостов. Стоит судоходство, и больше не будут разводить мосты. Замер город. Кажется, будто я один все еще куда-то иду, правда, и сам не знаю куда. Спешить больше некуда.
Не видны красные экскурсионные автобусы в сквере возле Исаакиевского. И нет отчаянных туристов, которые лезут на купол, невзирая на обледенение. Не будет новогодних ярмарок, горячего вина со специями, песен и разодетых ряженых.
В этом году у праздника нет никаких шансов, как и у меня.
Меня не уволили, не выгнали взашей, но почему-то потеря офисного быта, к которому я так сильно успел привыкнуть, ранит больше, чем хотелось бы.
Пытаюсь найти свой путь, предназначение, смысл, хоть что-то, чтобы стать тем, кем можно гордиться. Но на заснеженных обледеневших тротуарах нет подсказок. Только колючий ветер в лицо, от которого я прячусь за поднятым воротом, вспоминая, что зря не взял шапки и перчаток.
Я снова один на один с самим собой, и пока Юля будет тренироваться, что буду делать я сам? Учеба через неделю тоже закончится, да она и теперь тянется только для галочки. Все, чему меня учат, я и так сам знаю. Да и разговаривать с боссом было весело. Он, как и обещал, следил за мной.
Дергаюсь всем телом.
Со стороны, должно быть, кажется, что я поскользнулся, но надежные протекторы на ботинках не дадут мне свалиться. Дело не в этом.
Оборачиваюсь.
Вслушиваюсь.
А потом, как ни в чем не бывало, иду дальше.
Вот только сворачиваю мимо помпезных фасадов во дворы, минуя колодцы один за другим, нанизывая их по памяти, как разбежавшиеся горошины-бусины.
Это тот Питер, изнанку которого я лучше всего знаю.
Ноги сами несут меня туда, где я не был черт знает, сколько времени, потому что холод, одиночество и попытки найти себя толкают на безумства.
А еще слежка.
Железные калитки все так же открываются с надрывным скрипом, и только обледеневшие горы грязно-желтого снега приветствуют меня в сырых подворотнях, украшенных зеленой плесенью в трещинах отбитой штукатурки на боках зданий. Здесь не хватает воздуха, а небо кажется таким далеким, что начинает саднить горло. Неудивительно, что здесь постоянно хочется курить.
Слух меня не подводит.
В узких проходах, зажатых между домами, прекрасно слышен скрип подошв по замерзшей снежной грязи.
Чтобы стать другим, я должен покончить с прошлым.
А я от него только сбежал, а теперь оно меня догоняет.
В узком темном туннеле шаги за спиной вдруг ускоряются. Хорошее темное место, но я был готов и к этому.
Срываюсь с места и мчусь на ту сторону, а там наперерез, не сбавляя скорости, через грязное полотно дороги мчусь прямо на красный.
Вылетаю на поребрик, а в спину несется визг шин, рев клаксона и глухой удар столкновения.
Сердце бьется в горле, когда оборачиваюсь. Водила вышел и закрывает от меня того, кто кинулся следом за мной, но так неудачно.
Тачка собиралась повернуть, я видел, как мигали поворотники. Да еще дороги паршивые. Жить будет.
Ледяной влажный воздух царапает глотку морозом, когда я делаю глубокую затяжку, и выдыхаю горячий сигаретный дым. Я так и курю на ходу, а еще все-таки вызываю такси.
Глава 11
До ужина я просто сижу перед ноутбуком, невидящим взглядом пялясь в экран. Лекции в универе благополучно пролетают мимо меня.
Я ищу варианты.
Их немного, и каждый не нравится мне сильнее предыдущего. Чувство тупика и удавки, которая стягивает горло только усиливается. Новостей о сбитом парне в хрониках нет, а значит, все действительно обошлось малой кровью.
Слышу, как несколько раз за день Юля бесшумно пролетает мимо моей двери по коридору на кухню, подхватывает новую бутылку воды или что-то быстро съедает.
Я бы умер в тот же день от голода, если бы питался, как она: апельсинами, салатом и обезжиренным йогуртом.
Именно голод и выгоняет меня из своей спальни, в которой после полудня я все-таки распаковал матрас и застелил кровать. Мне на нем еще спать этой ночью.
А вот одному или нет — пока думать об этом не хочу. Мне еще ужин готовить на пару с отцом Юли. И лучше быть при этом без топорщегося стояка.
Сам Платон провел день в кабинете, где, по большей части, «мотивировал» работников не класть болт на обязанности, которые по-прежнему нужно было выполнять вовремя, несмотря на досрочные новогодние каникулы.
Думаю, Бестужев провел этот день примерно также.
В середине дня Платон раздражением хлопнул дверью кабинета и куда-то ушел. Мать я не видел с самого завтрака. Где она пропадает во время карантина, я не знаю.
Как только часа пробили пять, ушел на кухню изучать содержимое холодильника. Наконец-то. Безделье высасывает энергию сильнее суматошного рабочего дня, и я не представляю, чем заняться завтра. Послезавтра. И все грядущие три, если не больше, недели.
Походу, реально придется заменять Мишеля на семейной кухне.
Выбираю продукты и выкладываю на кухонный остров. Тогда же хлопает входная дверь, и домой возвращается Платон, а с ним и моя мама.
Первым на кухню заходит отец Юли.
На плечах влажное полотенце, футболка и спортивные штаны явно натянуты наспех на еще мокрое тело. Где он успел так намокнуть, если за окном не идет дождь?
Бассейн в подвале комплекса, вспоминаю я. Точно! Не в сугробы же ныряли они вдвоем. Теперь понятно.
