— Учить тебя еще и учить, балеринка.
— Я буду очень хорошей ученицей.
О дальнейших уроках она и спрашивает меня в прихожей, когда встречает в доме своего отца, в обтягивающих каждую мышцу спортивных леггинсах и топике, через который можно пересчитать даже ребра.
Жаркий шепот в полумраке, пока родители шумят посудой на кухне, выбивает почву из-под ног. Думаю, что правильнее будет подхватить чемодан и ретироваться на свою, скажем так, холостяцкую квартиру, чем играть с огнем здесь, в шаге от Платона и моей матери.
Я слишком хочу ее, всю. Себе. Постоянно.
Но Юля уже целует меня в щеку, выскальзывает из моих объятий, кричит отцу, что я пришел и бежит через узкий длинный коридор в дальнюю комнату, откуда из динамиков летит строгий голос.
— Дмитриева? Куда подевалась Дмитриева?
— Я тут, Ева Бертольдовна! — громко отвечает Юля. — Простите!
— Не расслабляться! Занятия не дома не означают, что надо нарушать режим! С третьей позиции, начали!...
Хочу подглядеть ее репетиции хоть одним глазком, но понимаю, что время еще будет. А пока мне надо все-таки встретиться с моей матерью.
Она выходит с кухни раньше Платона, замирает и потом в два счета, не говоря ни слова, преодолевает расстояние между нами.
И крепко обнимает.
Я теряюсь. Замираю с курткой в руке. Делаю глубокий вдох, наполняя легкие сладким аромат ее духов, который вдруг щиплет глаза. Неловко одной рукой касаюсь ее спины, кое-как обнимая в ответ. Когда она обнимала меня в последний раз? А черт его знает.
Вижу Платона, который тоже выходит встретить меня. На губах улыбка, он молча кивает в ответ. Он рад мне.
— Не подведи, Костя, — шепчет мне мама. — Это твой последний шанс, прошу тебя. Мы доверяем тебе.
Как только Платон уходит, мама тут же разжимает объятия, возвращается на кухню, где громко возобновляет разговор с того же момента, на котором я прервал их своим появлением.
«Раз, два, три! Раз, два, три, Дмитриева! Где ты витаешь?», несется из-за приоткрытой двери.
А я так и остаюсь стоять с курткой в руках, которую очень хочется набросить на плечи, подхватить чемодан и уйти, потому что только так можно избавиться от этого привкуса на языке. Хорошо знакомый едкий, острый, как капля табаско, вкус лжи.
Ни мама, ни Платон не знают, что я-то подвел их еще вчера.
Пока не знают.
(1) факапы - (от английского fuck up) облажаться.
Глава 10
Для завтрака не осталось времени, бросаю вещи в свою спальню, посреди которой так и стоит упакованным доставленным из магазина матрас. Хотя бы спать будет удобно.
Прощаюсь с матерью и Платоном, который явно слоняется по квартире без дела. Это видно по тому, с какой тоской он спрашивает, еду ли я на работу.
— Здорово, — кивает он. — Будешь у нас экспертом по безопасности?
Пожимаю плечами. Платон неожиданно ловит один из моих взглядов, которые я, оказывается, все это время бросаю в сторону дверей, за которыми скрылась Юля.
— У нее тренировки, Кость. Юля, как только пошла, так сразу танцевать и стала. В каком-то смысле я ей даже завидую. Хотел бы я увлекаться чем-то настолько же сильно.
Я его очень хорошо понимаю, а вот мама, похоже, нет. Она игриво ударяет Платона по плечу и говорит:
— Есть отличный вариант на сегодня, загрузить посудомоечную посуду! А потом придумать, что у нас будет на ужин. Помогу тебе, пойду, гляну, что у нас есть в холодильнике.
— Нам продукты доставляли вчера, Оксан, — отвечает Платон. — Заранее, перед приездом детей. Там полно продуктов
Детей.
Которые вчера совсем не в игрушки играли вместе.
Но ухватываюсь я за другую мысль:
— А что, повар больше не приходит?
— У Мишеля карантин, — вздыхает Платон. — Он ведь не только у нас работал. И где-то подхватил заразу.
— Пусть сидит дома! — кричит мама с кухни. — Еще этого не хватало.
— Теперь приходится выкручиваться самим, — заканчивает Платон.
Он так хотел семейной жизни, а теперь, судя по всему, Платону не хватает личного повара.
— Я могу помочь, — вдруг произношу я.
Магия пельменей никак не хочет развеяться.
За маской сурового отца вижу обычного, уставшего от неопределенности мужчину, которого заперли в собственной квартире не с той женщиной.
— Ты умеешь готовить? — удивляется Платон, будто в первый раз.
Может, Юля права и надо расслабиться. Отец точно предпочитает не замечать слишком многое, что творится прямо под его носом.
— Конечно. Те пельмени я сам приготовил. Кое-что могу.
— А было вкусно, знаешь? Оксана, Костя приготовит ужин! Не мучайся!
На кухне воцаряется тишина и только слышно, как захлопывает дверцу холодильника мама. Забить продуктами двустворчатого монстра, которых живет на кухне Дмитриевых, несложно. А вот готовить каждый день — куда сложнее.
Мама выходит снова в коридор, и только теперь я замечаю, что на ней удобные домашние туфельки на каблуках, узкое платье, в котором можно было бы сходить в ресторан. Идеальная хозяйка вписалась в интерьер роскошной квартиры Дмитриева, как будто всегда тут жила.
Например, вот там, на диване, который видно от входной двери, появились новые подушки. В прихожей — повесили зеркало больше, тоже не для Платона. Все это ее рук дело. Но готовить она никогда не любила.
Мама с легким беспокойством во взгляде смотрит на меня и стискивает руки. Она не привыкла верить в меня так, как Платон верит в собственную дочь.
— Что ж… — тянет она. — Хорошо. А я помогу Косте, если что.
— А давай, у нас будет мужской тандем, — вдруг предлагает Платон. — Лучше я помогу Косте.
— Ты? — удивляется мама.
Я тоже теряюсь.
Если с мамой мне пришлось бы быть помощником, тогда как она взяла бы на себя основную часть, то с Платоном в качестве помощника, именно мне придется брать на себя всю ответственность за ужин. Дмитриев совершенно не смыслит в готовке, в этом я уже убедился.
— А что, ты в меня не веришь, Оксана?
— Что ты, — улыбается она. — Ты со всем справляешься на «отлично», я в этом уже убедилась.
Вряд ли она не заметила, что Платон не знает даже, где лежит чайник на собственной кухне. А еще вряд ли она будет обвинять его, если ужин разварится, как мои вчерашние пельмени, например. Виноват в этом буду только я.
— Мне надо идти, — говорю, откашлявшись.
— До вечера, Костя!
Киваю и спускаюсь на лифте вниз, прикидывая, что бы выбрать простое на ужин, да так, чтобы и балеринку накормить. Ладно, еще есть время до вечера, успею.
Но вечер неожиданно наступает раньше, чем я рассчитывал.
На работе Бестужев встречает меня буквально в дверях фразой, что можно не раздеваться. Отелям приказали не принимать туристов, которых и так почти не было, а оставшихся — выселить в обозначенные сроки. Офисный планктон тоже отправляется на удаленку, другие — в оплачиваемый отпуск, а такие, как я, до следующего решения правительства в свободное плавание.
Ужесточения происходят во всех сферах. Юлю заперли дома, Платон сидит без дела, но только я не могу избавиться от ощущения, что это удавка, которая сжимается именно на моей шее.
— Через две недели посмотрим, какое будет новое постановление, — говорит Бестужев, глядя на пороге кабинета, как я собираю свои вещи. — А пока все отправляются по домам. Прости, что так вышло.
Пожимаю плечами. Не он виноват в том, что в мире разразился кризис.
Вещей немного. Чашка да личный нетбук, на котором я выходил на лекции. Теперь учиться я буду в доме Дмитриева, а работы у меня пока нет.
— А медведей почему тут оставляешь?
Марк берет одного с горы на подоконнике и плюхает сверху ноутбука.
— Бери, Кость. И обязательно загадай в новогоднюю ночь, чтобы мы встретились после праздников. А то хрен знает, что дальше будет…
Никогда не видел босса таким потерянным. Он ходит призраком по пустеющему на глазах офису, пока работники молча собирают вещи.
