ней.
Десять минут. И еще на следующий день – десять. Катастрофически мало. И предельно много одновременно. Я стараюсь заполнить это время собой. Я прошу, я требую, я умоляю, и угрожаю даже… Через три дня Яську снимают с аппаратов. Еще через три – начинают выводить из комы.
Мне бесконечно везет. Именно меня она видит, когда впервые после стольких дней ада открывает глаза.
– Привет. Это я. Клим. Узнала?
– Да.
– Тебя не было десять дней, Яська. Тебя не было десять дней…
--------
1 – Тимур Белый – герой книги «Вдребезги».
– Извини, но к моей дочке ты пройдешь только через мой труп!
– Елена Александровна, я на минутку. Просто извиниться хотел, перед тем как уеду. И перед вами тоже.
Я отвожу взгляд от окна и удивленно кошусь на вздыбившиеся волоски на предплечье. Прислушиваюсь. Ловлю отголоски эмоций. Врачи утверждают, будто на почве случившегося у меня произошел нервный срыв, и даже обещают, что со временем все наладится. Может быть. Не верить им у меня нет повода. Но пока я в такой жуткой апатии, что нет сил подняться с кровати, хотя те же врачи ненавязчиво намекают, что мне бы не мешало начать расхаживаться.
Нечеловеческим усилием воли спускаю ноги с койки. Надо же выполнять предписания врачей, правда? Стараясь перенести вес собственного тела на пятку, шагаю к двери. Вдруг я острее что-то почувствую рядом с ним? Боль, страх, ярость… Хоть что-нибудь!
– Ясенька! – первой меня замечает мама. – Ты зачем встала, маленькая?
– Пусть зайдет.
– Но…
Игнорируя материнский протест, поворачиваюсь к Игорю. Выглядит он жалко. Хотя и бодрится. Директор охранного агентства, в которое, как оказалось, обратился Дым, беспокоясь о моей безопасности, объяснил мне, что я могу выдвинуть обвинения против Молотова. Шансы на то, что он сядет, достаточно велики, даже если Игорь не признает вины, и будет только его слово против моего. Но сейчас мне настолько все равно, что я никак не могу понять, зачем все это.
– Что ты хотел, Игорь?
Смотрит на меня с жадностью. Воспаленные красные глаза поблескивают от слез. Самое смешное, что я его понимаю. Вседозволенность правит бал. Власть дает крылья, которые постепенно возносят тебя над миром, лишая всякой связи с реальностью. На этой высоте не существует слова «нет». Здесь в топе твои желания, на алтарь которых ты готов принести любую жертву.
– Попросить прощения.
Его всегда сильный голос срывается. Надо же – из окна выпрыгнула я, а с небес на землю как будто он упал. И стоит теперь поверженный. Опустив сломанные крылья.
– На меня какое-то затмение нашло. Казалось, не выживу, если тебя потеряю. Сдохну.
– Ты удивишься, Игорь, но люди очень живучие.
Однако тот, словно меня не слыша, повторяет:
– А потом я правда чуть тебя не потерял и… – сглатывает, трясет головой. Слезы все же переливаются через край. Никогда не видела, чтобы он плакал. – Мне так жаль, Ясь. Так безумно жаль. Я столько всего передумал, пока ты там… – кивает куда-то за дверь. – Без сознания. Я не знал, выживешь ли ты…
– А я и сейчас не знаю, выжила ли, Игорь.
Наши взгляды с Молотовым встречаются. Я слышу, как вдох умирает в его глотке. Он хватается за сердце.
– Иди. Не надо нам говорить. Тебе хуже станет.
Да и бессмысленно это. Нет во мне прощения. Ни для него. Ни для себя. Я не могу простить того, что сделали с Климом. Отхожу к окну, из которого открывается вид на небольшой сквер перед больницей. Игорь еще какое-то время стоит за спиной, а после навсегда уходит из моей жизни, бесшумно прикрыв за собой дверь.
– Яська! Ты как, маленькая? Он тебе ничего не сделал?!
– Ну конечно, нет.
– Ну конечно?! – кричит мама, стряхивая слезы со щек. – Он чуть тебя не убил!
– Я сама себя чуть не убила.
Говоря это, я не сразу замечаю застывшего в дверях Клима. Вот же черт! Только этого мне и не хватало.
– Привет.
– Привет.
– Вы не могли бы нас на некоторое время оставить?
Мама напрягается. Я знаю, что ей это все не по душе. Что будь ее воля, она бы давно меня забрала домой, но мне все равно. С намеком указываю взглядом на дверь. А сама, окончательно обессилев, возвращаюсь в кровать и отворачиваюсь к стенке. Простите. Я дерьмовый собеседник.
Дым проходит в палату. Шоркают по полу ножки стула, и следом моего плеча невесомо касается его ладонь.
– Меня на днях выпишут. Отец больше не может оттягивать…
Очевидно, он ждет от меня какой-то реакции на свои слова. Я знаю. Но не могу ему дать то, что нужно.
– Ясно.
– А ты? Что ты думаешь делать?
Нет ни одной мысли на этот счет. Мне все равно. Жизнь обнулилась. Старые желания и мечты разбились. А новых… новых попросту нет. Я вообще не поспеваю за нашей реальностью.
– Наверное, вернусь домой. Мама никуда меня сейчас от себя не отпустит.
И все-таки я оборачиваюсь. Клим смотрит на меня из-под низко натянутой на глаза кепки. Дрогнув, пустота внутри касается оболочки. По телу идет рябь, а мурашки разбегаются кто куда. Слюны во рту становится слишком много. Я сглатываю. Нам нужно обсудить то, что случилось.
– Я хочу извиниться, – замечаем синхронно и снова замираем, будто животные, принюхиваясь друг к другу.
– Давай ты первый, – в конце концов, шепчу я.
– Я хочу извиниться за то, что не уберег тебя. Я… Черт. – Клим проводит здоровой рукой по щеке, сглаживая вздувшиеся желваки. – Я был уверен, что тебя охраняют лучшие.
– А я до сих пор в шоке, что ты позаботился об этом.
Точнее, была бы в шоке. Если бы хоть какие-то чувства могли пробиться сквозь корку сковавшего меня льда. Сейчас же я лишь краем сознания фиксирую факты, которые могли бы меня взбудоражить, поверни жизнь по-другому.
– Сама ты не сподобилась, – невесело ухмыляется Дым.
– Ты… удивительный мужчина. Я раньше таких не знала.
– Но простить ты меня все же не можешь?
Ледяную корочку плавит его горящий взгляд.
– За что мне тебя
