на что угодно, кроме этого. Какая тут чудная лаборатория — маленькая, уютная, но полностью оснащенная. Что ни понадобится — все есть. И коллектив прекрасный — ребята из Индии, Китая, Румынии, Греции. Научная руководительница — изумительнейшая женщина из Болгарии, вдобавок в французскому, английскому и немецкому знает еще и русский. Причем достаточно свободно, чтобы обсуждать на нем с Марусей фильмы Тарковского, которые очень любит, и даже шутить.
Какое будущее ее тут ждет!
Ждало.
Ждет.
Совершенно непонятно, что теперь со всем этим делать.
Нет, ну можно же было задуматься пораньше! Все исправить!
Можно же было?
Маруся в первый раз кладет ладонь на живот тем характерным жестом, что знаком каждой матери. Оберегающим.
Нельзя.
Дни тянутся за днями.
Каждое утро Маруся пьет какао, днем идет обедать с коллегами, которые постепенно становятся друзьями, в кафе неподалеку и не отказывает себе во вкусной еде.
Вечером возвращается домой по закатным улицам, вдыхая горьковатый аромат осени, закутывается в плед и читает, пока не засыпает прямо с книгой в руках.
Беременность дается ей легко — она только спит больше обычного. И иногда плачет вечерами. Но у этого есть вполне объективные причины — гормоны.
Только книги она старается выбирать без любовной линии — больше всего ей нравятся классические детективы, вроде Агаты Кристи.
Однажды она рассказывает своей научной руководительнице, что через некоторое время, возможно, она станет совсем непригодна для работы и покорно интересуется, когда ей собирать вещи, какие документы подписывать и надо ли компенсировать институту дотацию, которую она получила на съем квартиры.
Та переходит с языка на язык, пытаясь понять, почему Маруся собралась уезжать, когда она только-только влилась в работу. Ну да, будет ребенок, а еще что?
Это единственная причина?
Она так долго хохочет, что к ним подходят остальные коллеги и выясняют, что такого забавного случилось. А когда узнают — наперебой начинают рассказывать, как отлично совмещали учебу с маленьким ребенком, как им все помогали, как нравилось их детям играть с некоторыми списанными приборами.
«А как ты думаешь другие ученые заводят семью и детей?»
«Кто же счастливый отец? Я пошлю ему букет!»
«Ты уже знаешь, мальчик или девочка? Устроим гендер-пати?»
Эта поддержка — то, чего ей не хватает в эти все более сумрачные осенние дни.
Теперь все в институте заботятся о Марусе — притаскивают ее любимые пирожные, поят мятным чаем, завели специальную банкеточку с пледом, чтобы она могла вздремнуть, когда ей захочется.
Только про счастливого отца больше не спрашивают.
Маруся всерьез раздумывает о том, чтобы не говорить ни маме, ни папе.
И вообще никому больше.
Даже если бы Маруся умела мечтать о несбыточном, она все равно не смогла бы придумать такой вариант, в котором ее будущая жизнь была бы похожа на девичью мечту. Увы, в девичьих мечтах принцессы сначала влюбляются, потом выходят замуж. И только после этого ложатся в постель и зачинают ребенка.
У Маруси же все как-то кувырком.
К счастью, она с детства вполне практична до прагматичности и не тоскует о том, чего быть не может.
Почти.
Она кутается в яркий полосатый шарф, возвращаясь вечерами домой, и уже бойко болтает на французском с продавщицами, покупая овощи и мясо, чтобы на выходных попробовать самостоятельно приготовить знаменитый «биф бургиньон». Это будет ее первая кулинарная проба, и она надеется, что никто не узнает, если она провалится.
Хотя кто узнает? Мама, с которой она болтает по телефону раз в три дня? Папа, с которым раз в неделю? Они не знают даже о куда более важной вещи.
Коллеги же на выходных занимаются своими домашними делами, им не до кулинарных экспериментов Маруси.
Она совсем одна — иногда это неплохо. Особенно, когда собираешься готовить сложное блюдо и предвкушаешь провал.
Когда до ее уютной маленькой квартирки остается пара десятков метров, Маруся бросает взгляд на свое окно и хмурится — оно почему-то приоткрыто. Неужели с утра забыла захлопнуть? Странно.
Маруся делает еще несколько шагов, и ее сердце начинает колотиться как бешеное.
На подоконнике лежит букет ромашек…
Она взлетает по ступенькам в одно мгновение, распахивает незапертую дверь и роняет сумку, из которой раскатываются пухлые розовые помидоры.
Макар разворачивается от окна и шагает к ней, заключая Марусю в крепкие медвежьи объятия. Слезы брызжут из ее глаз сами собой, заливая его футболку. Он пахнет трубочным табаком, нагретой на солнце кожей и ей кажется, что — морем.
Почему-то не находится никаких слов, и приходится обойтись без них. Долго стоять вплотную, глядя друг другу в глаза, словно не решаясь. А потом медленно и робко, словно в первый раз, коснуться губами губ. И судорожно обняться, всхлипнув от невозможной нереальности этого объятия. Кому нужны девичьи мечты, когда можно наконец отпустить себя и вволю выплакаться в тонкий свитер на твердой горячей груди?
Когда из открытого окна начинает тянуть холодом, приходится все-таки вернуться в реальность. Запереть дверь, собрать раскатившиеся помидоры, включить свет, посмотреть друг на друга… И судорожно начать срывать одежду, с трудом замедляясь, чтобы расстегнуть много мелких пуговиц на длинном платье Маруси и протолкнуть сквозь тесные петли железные болты на джинсах Макара.
Когда он входит в нее, они стонут оба. Громко, в голос, замирая в тот момент, когда соединяются до упора. Взгляд в глаза, медленный выдох — и Макар начинает двигаться, нависая над ней на вытянутых руках. Она пытается притянуть его к себе, чтобы коснуться голой кожей, но он мотает головой и продолжает любоваться ее тонкой фигуркой. Ему кажется — или ее грудь стала чуточку больше?
Аккуратная поначалу нежность разгорается все сильнее, оборачиваясь страстью.
И вот он уже наматывает светлые волосы на руку, оттягивая ее голову назад, когда жестко врезается бедрами в упругую задницу, оставляет на груди лиловые засосы, а на внутренней поверхности бедер — следы зубов. Шлепает ее так, что звон взвивается под потолок маленькой комнатки. Когда Маруся кончает — ей приходится сжать зубами край подушки, чтобы не переполошить своими воплями соседей.
— А где… — первой нарушает молчание Маруся, когда все заканчивается, и Макар долго пьет из бутылки воду и пытается отдышаться.
— Не знаю, — говорит он странным голосом, и его спина напрягается. — Ты все правильно сказала про двух капитанов. Поэтому мы разделились. Я решил, что одного пиратского капитана в мире будет достаточно и решил уйти в дипломаты.
— Куда? — ахает она. —
