И вскоре после смерти матери заболел он сам. Заболел тяжело… У него определили рак. Галка не нанимала сиделок, ухаживала за отцом сама…
Для нее это оказалось нетрудно. Она, всю жизнь работавшая на износ, не знающая ни отдыха, ни покоя, абсолютно спокойно выполняла все необходимые манипуляции с отцом: перестелить белье, подать судно, помыть его худое жилистое тело, покормить с ложечки, попоить, придерживая голову…
Делать-то все это она делала, только душа молчала. Механически, технически все Галкины движения были правильны, гуманны и не доставляли больному отцу никакого дискомфорта. А вот эмоционально, душевно Галка оставалась холодна. Она просто выполняла свой дочерний долг. Как умела, как могла. Хотя не считала себя должной… Более того, продолжала винить его, мысленно ругать и, чего уж греха таить, ненавидеть… Не то чтобы не получалось у нее простить отца… Нет. Она и не пыталась. Мысленно, конечно, возвращалась к словам цыганки и взгляду ее непонятному… Но простить то, что отец сделал с жизнью матери и с ее собственной жизнью, она не могла.
Долгие часы, проведенные наедине с отцом, никак не приблизили Галку к пониманию ситуации. С ним она ни о чем, кроме самочувствия, лекарств и назначений врачей, не говорила. Никакие животрепещущие темы не затрагивала, а сама продолжала мучиться вопросом – где связь? Какая связь? Не просто же так случайная женщина подсказала ей пересмотреть свое отношение к отцу. Да и насколько случайна она была – та встреча? Вряд ли в жизни что-то бывает случайно. Всему есть объяснение, во всем можно увидеть смысл, если глубоко смотреть, конечно. И если хотеть увидеть.
Про влияние отца на свою жизнь она думала примерно так. Ну, допустим, отец – наиважнейший мужчина в жизни любого человека. Нет, что-то не нравилось Галке в этом умозаключении. Что-то царапало, задевало… Потом она поняла: слово «допустим». Оно не годилось. Его нужно заменить словом «наверняка». Наверняка отец – наиважнейший мужчина в жизни любого человека. Кроме этого, для любой дочери – это еще и прообраз будущего мужчины, значимого мужского начала. То есть, воспринимая отца, общаясь с ним, выстраивая взаимоотношения, девушка создает себе основу будущих связей с мужчинами. И насколько эти связи будут гармоничны, счастливы или, наоборот, тяжелы и неприятны, зависит именно от взаимоотношений девушки с отцом.
Если это так, то тогда да. Тогда все сходится. Цепочка складывается до боли простая, но, к сожалению, от этой простоты ничуть не легче. Галя, презирая отца, не смогла выстроить и отношения с младшим братом. Прежде всего потому, что тот очень на него похож, а Гале сознавать это было крайне неприятно. Но не только поэтому. Почему-то ведь еще. Вот за это «почему» Галка никак не могла ухватиться. Не могла понять, почему брат ее не любит, почему не принимает мужа ее Коляна, хотя уже столько лет они вместе, почему никак, ну никак ей не удается наладить с братом нормальный контакт.
Кроме того, все мужчины в ее жизни были какие-то не такие… Вернее, может, они и такие, конечно, только не получалось у нее с ними.
Первый муж Мишка совсем не затронул ее сердца, хотя должен был бы. Все-таки первый мужчина. Неправильно это, что и в интимном плане, и в эмоциональном он оказался для нее столь неинтересным.
Владимир Ильич ранил так больно, что надолго отбил охоту смотреть на мужчин вообще. Сам по себе при этом не оставил в душе ни тоски, ни любовного томления, ни каких-то сожалений о несостоявшемся союзе. Единственная радость – Тонька от него родилась. Красивая, хорошая девочка.
Потом Колян. При всей, казалось бы, взаимной любви с ним трудное у Галки получалось счастье. То разлуки, то размолвки, то немыслимые испытания. Неровно как-то у них складывалось. То могли до ночи просидеть за чаем на кухне и мирно беседовать на любые темы… Могли полвоскресенья не вылезать из постели, нежась и лаская друг друга, как давно не видевшиеся любовники, которые так соскучились в разлуке, что никак не могут насладиться и насытиться друг другом. А могли разругаться вдрызг, с криками, оскорблениями, хлопаньем дверями, и не разговаривать потом чуть ли не неделю, хотя утром уже ни тот, ни другая не могли вспомнить причину ссоры… Причина забывалась, а тягостное молчание, раздражение и жуткое настроение надолго поселялось в доме. Страдали оба, но шаги к примирению всегда делал Колян, правда, не сразу, а по истечении нескольких дней.
Так что с мужчиной своим любимым то и дело были проблемы.
А уж про сыновей, которые умирали в первые дни после рождения, и говорить-то нечего.
Галка мысленно рисовала семейные связи в виде дерева и получалось, что все мужские линии – и вертикальные, и горизонтальные – все страдают.
Но ведь в чем-то же есть причина! Не может она, Галка – такая работящая, добрая, преданная Галка – страдать просто так, беспричинно. Другое дело, что понять причину пока не удается. И если признать, что кроется она в ненависти к отцу, то, казалось бы, как все просто. Прости отца, полюби его – и настанет тебе счастье!
Но это только говорится так просто. Как бывало, в сказках пишут: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Вот-вот. А ты попробуй-ка запросто простить все детские обиды, все страхи, боль, ощущение тревоги, ужас перед возвращением пьяного отца вечерами… Попробуй забудь вой матери, когда отец ее бьет ни за что ни про что. При детях, жестоко, бессмысленно, бесцельно, с остервенением и злобой…
Попробуй не вспоминать холодные пустые глаза, когда хочется с кем-то посоветоваться, поговорить, просто посидеть в тишине… Но что бы ты ни сказала, о чем бы ни спросила, на все один ответ:
– Пошла вон, тварь!
Такое можно забыть, простить, оправдать? Можно?
Но только как же тогда… дальше… Что же та цыганка не подсказала, не помогла? Бросила фразу: «Прости!» А как? Что для этого нужно сделать? Может, прибегнуть к гипнозу, чтобы тот стер из памяти все ужасы, страхи, обиды? Чтобы убрал разочарование, боль, гнев? Чтобы истребил из сознания стыд за то, что у тебя не отец, а чудовище? Чтобы не знать таких понятий, как бессердечие, отвращение, негодование? Тогда да, тогда, наверное, возможно, видя сейчас перед собой больного мужчину, признать в нем отца, и пожалеть его, и даже сострадать ему, и сопереживать… Тогда и прощать ничего не придется. Тогда вполне возможно будет полюбить.
А сейчас… Сейчас Галка лишь вздыхала и мысленно пыталась убедить себя в необходимости прощения. Но увы… Ничего не получалось.
Колян с Тоней стали настоящими друзьями. Вот уж кто никогда не ссорился. Вот уж у кого не бывало ни разногласий, ни недомолвок. Создавалось впечатление, что они истинные отец и дочь. Собственно говоря, так почти и было на самом деле. По крайней мере, официально. Николай вписал Антонину в свой паспорт, дал ей свое отчество и фамилию. А она иначе, как «папа», его и не называла.
Тоня росла необычайно симпатичной девушкой. Дитя страсти двух красивых людей, она поистине взяла от своих родителей все самое лучшее. Высокий лоб и светлые волосы от отца. Ясный взор и обаятельную улыбку от матери. Но не только внешность выгодно отличала ее от других. Удивительным характером обладала эта девушка. Признавая авторитет матери и беспрекословно слушаясь ее, она имела свое мнение всегда и во всем. И главное: умела отстоять свою точку зрения. Хотя, казалось бы, одно никак не вязалось с другим. Как можно, с одной стороны, отстаивать собственное мнение, а с другой – беспрекословно слушаться? Но у Антонины получалось. Глубоко уважая мать, обладая пытливым умом и душевной чуткостью, она так мягко, ненавязчиво и грамотно излагала матери свой взгляд на какой-то вопрос, что та запросто соглашалась с дочерью. И получалось, что Тоня вроде бы и выполняет задание матери, но так по-своему, что и самой ей приятно, и Галка довольна.
И если у Тони с матерью, хоть изредка, но случались перепалки или легкие размолвки, то с Коляном – никогда. Единственным моментом, омрачающим взаимоотношения Антонины и Николая, были его ссоры с матерью.
