— Что ты тут делаешь? — спрашиваю я, просовывая ручку в спираль дневника.
Люк пожимает плечами, потом садится рядом со мной, вытянув ноги перед собой и скрестив лодыжки.
— Я получил неожиданный звонок от Сета, он сказал, что я должен прийти сюда и проверить, как ты. Что тебя надо развеселить.
Мой взгляд скользит по кампусу.
— Иногда мне кажется, что у него по всей территории расставлены шпионские камеры. Такое ощущение, что он в курсе всего происходящего, знаешь.
Люк согласно кивает.
— Похоже на то.
Я тоже киваю, после чего между нами опускается тишина. Снежинки падают на землю, дыхание кружит паром перед нашими лицами. Мне интересно, почему он на самом деле пришел? Сет сказал ему, что за мной надо присмотреть?
— Хочешь сходить куда-нибудь? — Люк разводит ноги и садится прямее. — Не знаю, как тебе, а мне бы не помешало отвлечься от этого места.
— Да, — я ни секунды не колеблюсь, что меня удивляет. Значит ли это, что я начинаю справляться со своими проблемами в плане доверия?
Он искренне улыбается, но в его взгляде заметна некая интенсивность, которая, похоже, всегда тут присутствует. Раньше меня это пугало, но теперь я знаю – Люк просто такой, какой есть. К тому же, мне кажется, он за ней что-то скрывает – возможно, страх, одиночество или жизненную боль.
Я засовываю дневник под руку, и мы поднимаемся на ноги, после чего бредем по кампусу в неизвестном направлении, но, наверно, это нормально на данный момент. Я узнаю, куда направляюсь, когда туда доберусь.
Глава 2.
Принять решение, что пугает тебя
Кайден
Каждый раз, закрывая глаза, всё, что я вижу – это Келли. Келли. Келли. Келли. И практически ощущаю мягкость ее волос и кожи, вкус, запах ее шампуня. Я скучаю по ней так сильно, что порой не могу даже вздохнуть. Если бы у меня была возможность спать вечно, то я бы держался лишь за одну вещь, которая делает меня счастливым. Но, в конечном счете, мне приходится открыть глаза и посмотреть в лицо реальности, которую я сам создал для себя.
Мучения.
Боль.
Это все, что осталось в моей жизни.
Наверное, я не заслуживаю того, чтобы думать о Келли, не после того, что я натворил и не после того, как она нашла меня... таким. Теперь она знает мой секрет, самый темный, что я скрывал внутри себя еще с детства и который является слишком большой частью меня. И самое плохое заключается в том, что она не услышала правды от меня. Она узнала ее от моей матери.
Хотя, оно и к лучшему. Келли может продолжать жить своей жизнь и стать счастливой, не успев погрязнуть в моих проблемах. А я останусь здесь, с закрытыми глазами, и буду удерживать ее в памяти так долго, как только смогу, потому что это именно то, что заставляет меня дышать.
~ ~ ~
Я никогда не боялся смерти. Отец начал выбивать из меня дерьмо еще в детстве, и скорая смерть всегда казалось неизбежным фактором. Потом Келли вошла в мою жизнь, и мое смирение с ранней смертью было сломлено. Теперь мне страшно умирать, и понял я это после того как порезал руки. Помню, как смотрел на капли крови, падающие на пол, а затем пялился на окровавленный нож в руке. Все сомнения и страх накатили на меня, и я пожалел об этом. Но все уже было сделано. Заваливаясь на пол, всё, что я мог видеть – печальное лицо Келли, после того, как она услышит новости о том, что я мертв. Там не будет никого, чтобы защитить ее от мира, если я уйду. Она нуждается в защите, и заслужила ее больше, чем кто-либо. А я просто гребанный мудак, который не может дать ей даже этого.
Примерно через две недели после происшествия меня направляют в клинику Бреймена, которая не на много лучше больницы. Она расположена на окраине города, недалеко от мусорной свалки и старого трейлерного парка. Скудная комната, с гладкими белыми стенами без каких-либо украшений, на полу потемневший линолеум. Воздух здесь не такой простерилизованный, как в больнице, и вонь со свалки иногда проникает в мою комнату. Хоть здесь и не так много людей, которые хотят убить себя, они все равно любят говорить об этом. Я пробыл здесь уже несколько дней, и не уверен, когда буду готов поговорить об этом. И вообще не уверен во многих вещах.
Я лежу в постели, на которой провожу большую часть времени, и смотрю в окно, гадая, чем Келли занимается прямо сейчас. Надеюсь чем-нибудь веселым, тем, что делает ее счастливой и заставляет улыбаться.
Вот-вот наступит время моего осмотра, поэтому я медленно сажусь на кровати, кладя руку на то место, где меня залатали. Нож чудесным образом не задел жизненно важные органы, поэтому травма была не такой серьезной. Мне повезло. Именно это все кругом твердят мне. Еще повезло, что я не порезал крупные артерии на запястье. Повезло. Повезло. Повезло. Это слово кружит по кругу, когда все пытаются напомнить мне, как драгоценна жизнь. Я не верю в удачу, и к тому же не уверен, что считаю выживание везением.
Несколько раз, что я был в больнице, думал о том, чтобы рассказать кому-то, что произошло на самом деле, но я был так накачан болеутоляющими и никак не мог разобраться в своих мыслях. Когда же туман в моей голове рассеялся, то смог взглянуть на ситуацию в целом. Я только что отпинал задницу Калеба, меня считают неуравновешенным, а шрамы на теле вызвали подозрение о самоувечивании. Я пойду против отца и проиграю, как это было всегда. Нет смысла рассказывать кому-то о том, что случилось на самом деле. Люди видят только то, что хотят.
Медсестра входит в комнату с моей картой, на ее лице играет радостная улыбка. Она довольно взрослая, со светлыми волосами и темными корнями, и у нее постоянно отпечатывается красная помада на зубах.
— Как у тебя дела сегодня, милый? — спрашивает она громко, словно я ребенок. Этот же тон врачи используют на мне, потому что я – подросток, что вскрыл вены, а после пырнул себя кухонным ножом.
— Нормально, — отвечаю ей и беру маленькие белые таблетки, что она мне дает. Не знаю, зачем они нужны, но думаю что это какое-то успокоительное, потом что каждый раз, когда я проглатываю их, то словно выпадаю из сознания. И все замечательно. Боль притупляется, а это все, что я когда-либо хотел.
Через десять минут, после принятых таблеток, сонливость берет верх, и я укладываюсь на кровать. Я почти засыпаю, когда знакомый запах дорогих духов опаляет мои ноздри. Держу глаза закрытыми. Не хочу разговаривать с ней и притворяться, что все хорошо, и что отец не бил меня. Не хочу делать вид, будто она ни о чем не знает и беспокоится обо мне.
— Кайден, ты не спишь? — спрашивает она спокойным тоном, который означает, что она под чем-то. Она грубо пихает мою руку, оцарапывая ее ногтями. Я крепче зажмуриваю глаза, скрещивая руки и желая, чтобы она сильнее прошлась по моей коже и срезала ее, стерев все, что я чувствую.
