Таким образом, как бы сам собой, отпал вопрос об интернате и хореографическом училище. Но тут, то ли на счастье мое, то ли на беду, по первой программе показали «Лебединое озеро». Мама, естественно, с самого начала не отрывалась от экрана, механически перебирая чернику, рассыпанную перед ней на газете. А я прибежала с улицы как раз к вечерним мультикам и с неудовольствием обнаружила, что опять идет балет. Сначала хотела уйти в свою комнату, клеить домик для картонной принцессы, но потом задержалась на минуточку, усевшись на подлокотник маминого кресла. Потом еще на минуточку. Потом еще…
— Это Одиллия! — негромко и как-то торжественно объясняла мама, указывая пальцем, вымазанным в чернике, на длинноногую балерину со строгим лицом и гладко зачесанными темными волосами. Ах, какое у нее было платье!.. Черное, с фиолетовыми блестками и нежнейшими перьями, оно напоминало прекрасный, только что распустившийся цветок. Но главным было даже не это. Одиллия, как и положено в балете, не произносила ни единого слова, но я почему-то прекрасно понимала все, что она хочет сказать. Балерина, стремительно вскидывая руку вверх, отворачивалась от Принца. «Я тебя не люблю, но и не прогоняю!» — говорила ее рука. Она подбегала к нему и касалась плеча легкими пальцами. «Посмотри, как я прекрасна!» — говорили ее пальцы. Одиллия приникала к плечу какого-то дядьки с перьями на голове и прятала лицо в складках его плаща. «Мы с тобой заодно, мы навредим этому несчастному Зигфриду!» — говорила ее вздрагивающая спина.
— Знаешь, мам, — проговорила я раздумчиво, когда балерина за руку с «пернатым» дядькой вышла на поклон к зрителям из-за занавеса, — я бы, наверное, тоже хотела танцевать в балете. Очень хотела!..
А потом был купейный вагон поезда Уральск — Северск, две толстые тетки в одинаковых спортивных трико на верхних полках и бабушка на полке напротив. (Маме в самый последний момент не дали отгулов, из-за чего она ужасно переживала.) Тетки, хотя и так уже были жирные, беспрестанно что-то жевали: то картошечку с маслицем из баночки, то вареную курочку, то яички. Приглашали к столу и соседок по купе. Но бабушка вежливо отказывалась: у нее в сумке были свои яички, своя курочка и своя картошка в точно такой же банке из-под венгерского компота «Ассорти».
А мне вообще есть не хотелось. Я сидела у окошка, придерживая рукой занавеску, и считала, через сколько секунд в лесу появится новая «дырка». Лес все тянулся и тянулся — ближе к вечеру «дырки» в нем стали возникать совсем редко. Но в «дырках» по-прежнему показывались смешные деревенские домики, коровы и лошади, уныло жующие траву, или машины, мчащиеся по пыльной дороге. Я думала о том, что маме с папой нужно будет непременно написать письмо: про сороку с голубой грудкой, которая сидела днем на телеграфном столбе, про малюсенького жеребенка, подбежавшего к самому поезду, и вообще про все, что я видела в дороге.
Тетка в трико и розовой кофточке в очередной раз сползла подкрепиться сразу после Омска.
— Тань, а, Тань, ты будешь? — громко осведомилась она у своей товарки. Та с трудом оторвала от подушки помятое лицо с заспанными глазами, помотала головой и снова отвернулась к стене. «Розовая кофточка» расстелила салфетку, выложила на нее колбасу, огурцы и хлеб и принялась приставать теперь уже к бабушке.
— А почему ваша девочка ничего не ест? Может, ей колбаски дать? За всю дорогу ведь только полбутербродика и скушала! Она у вас что, больная?
Бабушка недовольно поморщилась и пожала плечами:
— Ну почему больная? Просто у ребенка в дороге нет аппетита.
— Просто я балерина! — с вызовом и гордостью встряла я.
Тетка округлила глаза и по-деревенски подперла рукой мягкий, неопределенной формы подбородок.
— Так ты в танцевальном учишься? — Часть подбородка стекла с ее ладони и повисла некрасивой складочкой.
— Почти.
— Не учится еще. — Бабушка посмотрела на меня строго и неодобрительно. — Только поступать едем.
С теткой, до этого взиравшей на «юную балерину «почти с умилением, произошла неожиданная метаморфоза. Она заколыхалась всем своим тучным телом, энергично замахала обеими руками и даже, кажется, увеличилась в размерах, как жаба в мультике.
— Да вы что! — запричитала она тоном, не терпящим возражений. — Ребенка мучить! Я-то думала, учится уже, а вы еще только везете. Поворачивайте, поворачивайте обратно!
Мне на секунду показалось, что «розовая кофточка» сейчас сорвет стоп-кран и насильно ссадит нас с бабушкой с поезда прямо посреди леса. Но, к счастью, та продолжала буйствовать, не двигаясь с полки.
— Эти балерины, они ж голодные вечно! Ни булочек им нельзя, ни мяска вдоволь! Всю жизнь морковные котлетки и чаек без сахара! А режим? У них же там как в суворовских училищах — все по звонку! Да и вообще, — тетка перешла на интимный полушепот, — вы же женщина, вы же понимаете: во-первых, детей рожать нельзя, во-вторых, говорят, по женской части у них у всех проблемы. Да и потом, замуж выйти в этом их училище нет практически никакой возможности.
Про «нет возможности выйти замуж» тетка явно врала. После «Лебединого озера» мама мне объяснила, что в жизни прекрасный Принц и Одиллия — муж и жена… Но не спорить же с этой толстухой, в самом деле? Тем более что спорить со взрослыми некрасиво.
Тем временем «розовая кофточка» постепенно прошла точку кипения и уже с почти миролюбивой укоризной закончила:
— Мучить везете собственную кровинку, мучить!
Бабушка возражать не стала, а только опять неопределенно пожала плечами — видимо, в глубине души она была с теткой согласна…
В Северск прибыли рано утром, быстренько выгрузились из поезда и от вокзала поехали на такси. Остановиться предполагалось у бабушкиной племянницы, маминой двоюродной сестры, которая жила на улице со странным, плохо запоминающимся названием. Адрес был записан в старом синем блокноте, и проще простого было прочитать его шоферу, но бабушка отчего-то заволновалась и с торопливой церемонностью попросила:
— Улица Буденного, пожалуйста, дом восемнадцать…
Тот удивленно приподнял брови, почесал подбородок, а потом взглянул на меня весело и заговорщически:
— Ну-ка ты, малая, давай вспоминай, куда вам, раз бабулька не помнит: на улицу Чапаева, на улицу Блюхера?.. Что там у нас еще есть революционное?
Выяснилось, что нам действительно на улицу Блюхера… Всю дорогу водитель продолжал беззлобно подшучивать, рассказал байку, как один чудик просил за десять рублей довезти его до Гондураса, тогда как на самом деле чудику надо было в Курундус. Что такое «Курундус», мы с бабушкой не знали, но все равно вежливо улыбались.
