После этого он открыл глаза и с улыбкой посмотрел на девушку:
— Я так и знал, что вы молоды и красивы!
Екатерина расхохоталась и почувствовала, как спадает напряжение, не отпускавшее весь день.
— Владимир Михайлович Ненахов, бывший служитель муз, ныне скромный пенсионер. — Он привстал и поклонился.
— Екатерина Васильевна Берест, учительница английского языка.
— Екатерина! — воскликнул новый знакомец. — Какое необыкновенно редкое имя! Единственная Екатерина, известная мне, насчитывает восемьдесят лет от роду. Молодых Екатерин просто не существует! До момента нашей встречи я был уверен в этом, но вы меня так счастливо разубедили! Екатерина Васильевна — музыка, праздник слуха, зрения, осязания, извините, ради Бога, за последнее. И думаю, я знаю, зачем вы здесь! Я все, к сожалению, знаю. Таков недостаток моего возраста! Вы мне верите?
— Верю. Правда, я и сама еще не знаю, зачем я здесь.
— Вы меня заинтриговали, молодая леди! Но тем не менее хотите, я вам расскажу, зачем вы здесь?
— Хочу! Вы меня тоже заинтриговали.
— Итак, попытка номер один. Вы репетитор лоботряса из восьмой квартиры. Не далее как сегодня утром его мамаша сообщила мне, что наняла ему частного преподавателя английского языка. И вы пришли на урок. Я прав?
— Нет, не правы!
— Так! Попробуем еще раз! Вы — подруга Витюши из одиннадцатой, герлфренд по вашему, по-английски. Вы спросите, откуда мне сие известно? Дедукция, и больше ничего! Мне по секрету сообщили, только не спрашивайте кто, что у него новая подружка, красавица и вся из себя очень серьезная, не то что прежняя, которую весь дом не любил по причине сомнительного вида и отсутствия манер — никогда ни с кем не здоровалась! Ну-с, как на сей раз? Не спешите, подумайте хорошенько, не могу же я все время ошибаться!
— Нет, к сожалению, с Витюшей из одиннадцатой я тоже не знакома.
— С вами неинтересно, вы все время мне противоречите! В мое время молодые барышни были скромнее! Признавайтесь немедленно, зачем вы здесь?
— У меня деловое свидание, — сказала Екатерина, хотя это вовсе не входило в ее намерения. Но противостоять дружелюбному любопытству замечательного старика было просто невозможно.
— «Деловое свидание», бизнес-встреча, так бы и сказали! К Симеонову из пятой!
— К Ситникову Александру Павловичу.
— К Саше? — Голос старика словно погас, исчезли живые искорки.
— Вы его знаете?
— Мы тут все друг друга знаем. И Леночку, жену Сашину, тоже знали. Знали и любили. Вам, конечно, известно, какая трагедия тут у нас случилась? А вы не из милиции?
— Нет, не из милиции. А о Леночке не только слышала, но и встречалась с ней за три недели до ее смерти.
— Несправедливо устроен мир — молодые уходят, а старики вроде меня остаются…
Воцарилась печальная тишина. Было почти темно. Издалека слабо доносился шум улицы. Начал накрапывать неуверенный мелкий дождь.
— Знаете что, — вдруг сказал Владимир Михайлович, — идемте ко мне. Я вас чаем напою. А Сашину машину мы услышим, я узнаю ее безошибочно. Не мокнуть же вам на улице. Да и темно уже, а? Пошли!
Екатерина была благодарна старику за участие. Она вдруг осознала ненужность и легкомыслие своей затеи. То, что случилось, было действительно трагедией, а она тут развлекается, затеяла детективные игры. Сыщица! Ей уже расхотелось встречаться с Ситниковым.
— Спасибо, — сказала она, — с удовольствием!
* * *
Жилище может многое сказать о хозяине. Книжные полки до потолка — история театра, английский театр, Бен Джонсон, Марло, Шекспир, Мольер, книги по оккультизму, белой магии, многочисленные сонники. Театральные афиши, фотографии актеров в костюмах разных эпох. Одна из них привлекла внимание Екатерины — крупный мужчина с красивым, породистым лицом, в руке — кинжал, сидит в роскошном кресле с высокой спинкой, вытянув длинные ноги в трико. Внизу фотографии — крупный, размашистый росчерк, в котором угадывалось знакомое имя. Эту фотографию она видела в детстве в бабкином альбоме. Она подошла ближе. Неужели автограф подлинный?
— Да, — сказал с достоинством Владимир Михайлович, отвечая на незаданный вопрос, — это Федора Ивановича[2] собственная рука. Здесь он в роли Демона. Подарено моей тетке, Анастасии Семеновне Стрепетовой, в году одна тысяча девятьсот восьмом, во время гастролей в городе Харькове. Бедная женщина едва не помешалась, не на шутку влюбившись в своего кумира. И чуть не осталась старой девой. Потом, правда, вышла замуж за судебного пристава. Семейная реликвия! Предмет вожделения нашего театрального музея. Вообще, у меня много интересных вещей. Вот будете со мной дружить, все покажу.
Они допивали по второй чашке чая, успев обсудить современные театральные сплетни, обменяться мнениями об отечественной политике или, вернее, о политиках, о разгуле свободной прессы, падении нравов, когда Владимир Михайлович вдруг сказал после паузы:
— Знаете, до сих пор не могу прийти в себя от такой нелепой смерти Леночки. Все думаю — почему? Она была такая славная девочка — красивая, милая, в ней был класс! Говорят, самоубийство. Не верю! То, что произошло, — это нелепость, трагическая случайность! У нее не было причин уходить из жизни. Возможно, вам неизвестно, что не так давно погибла ее сестра. В прошлом году, весной. Леночка очень болела тогда. Но время такой замечательный лекарь. Недавно она даже сказала мне, что собирается устраиваться на работу, надоело сидеть дома…
Вдруг раздался странный звук — не то вздохнул кто-то, не то застонал. Екатерина испытала мгновенный ужас, холодком мазнуло вдоль позвоночника.
И тут стали бить большие напольные часы — размеренно, длинно. В их низком тягучем звуке чувствовались печаль и безысходность.
— Саша приехал, — вдруг сказал старик.
Екатерина подошла к окну и увидела черный массивный автомобиль и невысокого блондина, который, захлопнув дверцу и бросив несколько слов шоферу, направился к подъезду.
— Я думаю, мне пора, — поднялась Екатерина, — спасибо за приют.
— Не стоит, — отвечал старый актер, — я замечательно провел вечер. Интересный собеседник для меня теперь большая редкость и большая роскошь. Кому нужны старики! Если бы только не горькая причина, приведшая вас сюда… Мир становится хуже, жесточе, и я все меньше и меньше понимаю, что происходит… Это не мое время! Я, видимо, зажился.
Он сидел, опустив плечи, положив руки с крупными голубыми венами на стол перед собой, в глазах его, по-старчески светлых, была усталость.
— Зову я смерть, — вдруг сказал он негромко. — Мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье…[3]
