Весело напевая, Валерия закуталась в ярко-желтый махровый халат и, лениво шаркая тапками по полу, вышла из ванной.
— Дима… Дим! — позвала Лера, по пути заглядывая в пустые комнаты.
— Я здесь, милая, — любовник материализовался в дверях спальни. Приглашающе махнув рукой, Валерия последовала в гостиную, упала во вместительное мягкое кресло.
— Дай чего-нибудь.
— Чего?
Она раздраженно закатила глаза. Конечно, по меньшей мере нелепо ждать, что кто-то станет угадывать твои желания, но уж запомнить привычки можно было бы.
— Налей вина, — и, чтобы не раздражаться еще сильнее, торопливо добавила, предупреждая вопрос. — Белое, сухое.
Бросив неодобрительный взгляд, Дмитрий демонстративно достал один бокал. Сам он из каких-то не понятных Лере соображений пил только в клубах, в шумных компаниях, считая все остальное проявлением алкоголизма. Причем то, что эти компании собирались иногда чуть ли не семь раз в неделю, а она пыталась привлечь его к своей релаксации даже не каждые выходные, не имело никакого значения. Впрочем, насколько Валерия знала современную молодежь, та считала своим долгом проповедовать какую-нибудь красивую глупую идею, при этом следуя ей только в удобных для себя случаях. Наверное, это хорошо, это проявление романтизма. Глупого романтизма и разумной способности идти на компромиссы, пусть даже с собственной идеей.
— Налей себе хотя бы чая, — предложила Лера. — Терпеть не могу есть или пить, когда на тебя смотрит человек с пустым ртом и желудком.
— Я ужинал, — сообщил Дима, наливая себе минералки без газа.
— Знаешь, душа моя, — задумчиво протянула Валерия. — Если ты теперь сторонник абсолютно здорового образа жизни, тебе стоило бы перейти на питьевую воду. Насколько мне известно, минералка в таких количествах не приносит пользы. Как день прошел?
— Отлично! — с энтузиазмом воскликнул он. — Экзамен сдал на восемь, представляешь?! Это Свиридову, он вообще зверь, я боялся, пересдача будет…
Валерия перестала слушать. Все эти истории о злых преподавателях и трудных экзаменах были похожи и знакомы еще с собственной студенческой поры, когда она рассказывала такие сказки маме, искренне в них веря. Теперь это уже неинтересно. Однако спросить стоило. Во-первых, Димке приятно; во-вторых, он теперь будет болтать весь вечер, а она может спокойно молчать и думать о своем, изредка кивая головой.
Впрочем, думать было не о чем. Точнее, думать ни о чем не хотелось. Столько лет подряд она постоянно, днем и ночью, неотвязно о чем-то думала, что последнее время уже все чаще и чаще хотелось прекратить эту заячью беготню, выйти из заколдованного круга и зажить наконец только в удовольствие. Купить маленький домик в какой-нибудь глуши, спать до обеда, гулять, подолгу смотреть на воду — на какую-нибудь речку или озеро, пить чай, сидя в плетеном кресле-качалке, долгими зимними вечерами любоваться на огонь в камине, а летом собирать чернику… Хочется, но — страшно, страшно… Вдруг закончатся деньги, грянет кризис, который обесценит все накопления, случится пожар, потоп, ограбление… Да мало ли что?! Главное — страшно.
Страх был всегда. Ну, может, не всегда, но большую часть ее жизни. Теперь Валерия ни за что не сказала бы, когда в ней поселилась эта вечная, неизбывная тревожность. Может, когда она, маленькая и неумелая, старательно выводила в прописях непонятные кривые каракули под гневный, визгливый материнский крик. Может, когда пьяный отец в приступе необъяснимой ярости швырял по кухне табуретки, а ей казалось, что каждый следующий удар может прийтись по беззащитному мягкому маминому телу. Может, когда счастливые самоуверенные одноклассники зло смеялись над тихой неуклюжей девочкой, прятали тетради и учебники, заставляя ее краснеть и растерянно бродить по классу, заглядывая под парты, под нетерпеливым ожидающим взглядом равнодушной к детским проделкам учительницы.
Теперь это было не важно. Важно, что с тех пор она никогда не была спокойна. Ее настороженное сознание постоянно улавливало возможную опасность. С крыши могла упасть сосулька, на переходе могла сбить машина, в подъезде мог поджидать маньяк, она могла просто страшно заболеть, упасть с крутой лестницы или потерять кошелек. Как, несмотря на все это, смогла прожить сорок пять лет и даже стать не последним человеком в огромном пугающем городе, Валерия сама не понимала.
— Лер, ты не против?
Валерия вздрогнула, оторвала взгляд от черного проема окна.
— Что? Прости, я задумалась.
— Устала? — понимающе покачал головой Дима. — Хочешь, я сделаю тебе массаж?
— Угу, — довольно закивала Валерия, поспешно укладываясь на диван. — Так что ты там говорил?
— Мы завтра собираемся в клуб, сессию отмечать. Ты не против? — повторил он, бережно разминая ее плечи.
— Да нет, иди себе. Кстати, в понедельник у Липатова показ, весенняя коллекция. Ты пойдешь?
— Конечно! — восхищенно воскликнул Дмитрий.
Лера усмехнулась в мягкую обивку. Наверняка мальчик теперь до самого понедельника не будет спать спокойно. Лера знала обо всех его наивных амбициозных мечтах. Поначалу они ее здорово умиляли.
Димка хотел стать художником. И не просто художником, а таким, за чьими картинами охотятся коллекционеры, кого с восторгом зазывают на европейские выставки, кого караулят поклонницы у подъезда… Он честно шел к своей мечте, уже четвертый год обучаясь в Академии искусств. Стоит заметить, учился он самозабвенно, сессии сдавал без хвостов и в целом подавал определенные надежды. Как прямо, в свойственной ей беспощадной манере заметила Валерия, он мог чего-то добиться, если бы не считал себя гением. Например, мог бы рисовать декорации или картинки в детские журналы. Или рекламные плакаты. Да мало ли что может делать человек, который имеет определенные способности и не считает их чем-то из ряда вон выходящим, достойным только заоблачных высот.
Но Дмитрию нужны были высоты, не меньше. Поэтому он прилежно учился, размалевывал холсты сюрреалистическими пейзажами, отказывался от недостойных его подработок и без всяких угрызений совести жил и отдыхал за счет Валерии.
Впрочем, ее это не смущало. Ее жизненная позиция была на редкость проста и гуманна: «Если мне не сложно, а человеку приятно, то почему бы и нет», — повторяла она в ответ на возмущение матери и недоумение знакомых.
Показ должен был начаться в семь. Валерия мельком глянула на часы и, убедившись, что времени еще хватает, перевела взгляд на зеркало. Оттуда задумчиво смотрела вполне еще привлекательная женщина. Конечно, черты лица чуть резковаты, и это уже подчеркивается морщинами, уверенно расположившимися в уголках рта и возле глаз. Однако темные, с едва уловимым рыжеватым отливом волосы не поседели, талия не исчезла, кожа по-прежнему белая и нежная. Валерия улыбнулась, внимательно наблюдая за своим отражением. Нет, выражение лица, безжалостно выдающее возраст, не исправит никакая улыбка.
