— Хорошо, что на улице проходила женщина и вызвала скорую. Я потеряла малыша, — не выдержав, всё же первые слёзы катятся по лицу, омывая мои чуть виднеющиеся веснушки. Не такие, как у подруги — еле заметные. Только при близком контакте их можно заметить. — Меня долго и мучительно вычищали, а я задыхалась от того, что не смогла выносить, спасти своего ребёнка.
Огнева молчит. Здесь не нужны слова.
— Потом мне сказали, что я не смогу иметь детей. А сегодня я узнала, что Дима мне изменял, он назвал меня бракованной и что ему такая женщина не нужна, — не вижу, но чувствую, как подруга встаёт, отодвигая стул от себя, и подходит ко мне.
Садится на корточки, и вот тут я решаюсь посмотреть на подругу и поворачиваю к ней лицо. В её глазах столько боли, что мне становится ещё тяжелее.
Я помню, как подруге было тяжело, когда у неё обнаружили порок сердца, а потом оказалось, что она беременна двойней. Как Матвею и Аде было тяжело, но этот сильный мужчина — тогда был похож на мёртвого человека, когда узнал, что его Рыжика может не стать. Что он может её потерять.
Тогда Огнев не стал долго ждать и сразу же повёз свою любимую в клинику, приложив все усилия, чтобы его девочка осталась жива. Сейчас счастливое
семейство живёт в Швейцарии, решив остаться там. Подальше от его семейства, которое полгода назад сотворило почти непоправимое, после чего Матвей чуть не потерял Аду.
Помню, как бушевал мужчина, готовый перегрызть всем глотки, кто был тогда к этому причастен, но в глубине его души была страшная боль, что не угасала до тех пор, пока он не увидел свою девочку, посмотрев в её зелёные глаза, как я делаю это сейчас.
Мы молчим, потому что знаем, что хочет сказать каждая из нас. Не нужны слова поддержки — от них никакого толку. Но я ощущаю исходящую от Ады почти осязаемую поддержку, словно от родной сестры, вижу тепло в её глазах, смотрящих на меня с любовью.
А потом я перевожу тему.
— Как Ева и Марк? — спрашиваю, как поживают мои карапузы, расплываясь в улыбке, стоит только вспомнить любимых детишек, которых не видела месяц, после того как уехала от них.
— Хорошо. С папой, — улыбается, а я сжимаю её руку и крепко обнимаю.
Мы ещё долго потом сидим, разговариваем, но Огневой пора, так как у неё самолёт. Подруга приезжала всего на день, чтобы решить все вопросы по работе, пока Матвей остался один в Швейцарии справляться с малышами.
— Ты знаешь, я всегда рядом, Тея. Я тебя люблю. Мы любим, дорогая, — обнимает, ласково проводя ладонью по спине. — Приезжай к нам в гости, мы всегда тебе рады, — я только киваю, ещё крепче прижимая к себе подругу.
После разговора с Адой на душе стало немного легче, я почти смогла отпустить тяжёлый груз прошлых лет.
Стоит только пройти на кухню, как дверной звонок вновь оживает. Может, Ада что-то забыла? Подойдя, распахиваю дверь и застываю на месте — на пороге с шикарным букетом роз стоит Дмитрий Мамаев.
Глава 5
Тея
От шока застываю на месте, не в силах что-либо сказать и сделать. Намертво приросла к полу, не смея сделать ни шага. Что, чёрт возьми, он здесь делает? После того, что я видела и как с его отвратительных губ срывались те слова, он смеет приходить ко мне и улыбаться своей улыбочкой, от которой меня тошнит и выворачивает всю. И это спустя несколько часов после того, как я его выгнала.
Чего он хочет? Думает, что этим веником можно попросить прощения, и я прощу, несмотря на то, что сама провинилась, переспав с Яном. Потому как не лучше него, а даже хуже, потому как знала, на что подписываюсь, но всё равно прыгнула в этот омут с головой, который накрыл меня, как цунами.
Мне нет прощения, но и сама простить предателя не в силах. По крайней мере, не сейчас, когда полностью опустошена.
— Что ты здесь делаешь? — слетает с моих губ.
Я не намерена впускать его в мою квартиру. Пускай ночует у той, с которой сегодня развлекался.
— Прости меня, — говорит, протягивая большой букет роз, которые я до сих пор стойко ненавижу.
— Ты смеешь просить у меня прощения после того, что сделал и сказал? — моя рука опирается о косяк двери, не желая пропускать незваного гостя на свою территорию.
— Я был неправ, милая, — шагает почти вплотную ко мне, но я делаю шаг назад, и муж, воспользовавшись этим, заходит внутрь квартиры, закрывая за собой дверь.
— Я был неправ, родная. Я люблю тебя. Прости дурака, — букет он кидает на небольшой столик возле прихожей и двигается на меня.
В его глазах что-то похожее на злость, ярость, отчего по моей спине проходит озноб.
— Не подходи ко мне, Мамаев. Я видеть тебя после всего не хочу. Ты мне противен, — выплёвываю каждое слово, чтобы он понял, что я к нему чувствую и как ненавижу этого человека.
Но меня не слушают, а только надвигаются, впечатывая меня в стену. Не заметила, как оказалась прижатой к стене, смотря на мужа испуганно. Что на него нашло? Что с ним? Но следующее действие Димы выбивает у меня почву из-под ног — он падает на колени, хватая меня за бёдра, прижимая голову к животу.
— Прости, Тея. Прости дурака. Я не понимал, что я творю, — лихорадочно тараторит. — Я так хочу от тебя малыша, но у нас не получается, — отчаянно шепчет, а его слова вновь режут меня по живому.
Слёзы текут по щекам, прикрываю веки, не в силах это вынести. Сколько ещё сегодня меня будут мучить? Сколько?
Я и так неживая. Хватит, пожалуйста… Хватит.
Дима цепляется за мои руки, целует, гладит ими своё лицо, а у меня в душе пустота. Что ему сказать? Как дать понять, что я не хочу больше быть с ним? Или же это судьба показывает, что именно с ним мне суждено быть вместе, потому что я такая же, как и он? Нас не отличить. Оба предатели и должны гореть в этом огне до конца своих дней, сжигая дотла свою душу.
— Встань, пожалуйста, Дима, — говорю онемевшими губами и тяну на себя, чтобы не видеть всего этого. Мне противно, жалко его, что сейчас он унижается.
— Я прощу тебя, Дима, — это всё, что могу выдавить из себя.
Мамаев тянется ко мне, чтобы запечатлеть на губах поцелуй, но я уклоняюсь, поворачивая голову влево, смазывая поцелуй, который проходит по касательной. Губы мужа попадают в мою щёку. Слегка морщусь от этого жеста.
— Я всё сделаю, чтобы ты меня простила. Я буду рядом. Я только тебя люблю, — а я молчу, пока его руки загребают меня в кокон.
Не руки Яна, объятия которых я всё ещё помню. Они до сих пор живы во мне, как будто и не прошло пять часов после расставания.
Тея
Прошёл месяц. Дима клялся, что никогда больше мне не изменит, что вообще он любит только меня. Но всё чаще я чувствовала на нём чужой женский запах, когда он крепко меня обнимал, а меня выворачивало наизнанку только от одного его прикосновения ко мне. Отчего я не выдерживала и убегала в ванную комнату, падая на кафель, страдая от мучительных рвотных позывов.
Не знаю, почему я всё ещё с ним, но разъедающая боль внутри от того, что сама предала сестру и свою семью, не даёт мне спокойно подать на развод и уйти от мужа. Я сама себя наказываю, живя с мужчиной, который изменил точно так же, как и я ему.
Мамаев всё чаще стал интересоваться, не беременна ли я, потому как последние две недели меня тошнило почти целыми днями, я не могла спокойно поесть и отдохнуть. Но я лишь мотала головой, говоря то, что он и сам знает. Этого просто не может быть. Я не могу забеременеть. Я бесплодна. Бракованная. У меня нет ни малейшего шанса зачать малыша.
Каждый раз, когда Дима намекал на близость, я мотала головой, говоря, пусть и банально, но — у меня болит голова. Я не хотела, чтобы этот мужчина ко мне прикасался, но иногда просто заставляла себя хоть немного быть к нему снисходительной. Муж злился, а я не могла выносить его прикосновения, помня, как ещё месяц назад ко мне прикасался Ян Бергер. Кожа всё ещё помнила его руки, губы, и эти вспоминания не желали выветриваться из головы.
Это ещё больше причиняло мне боль. Я винила во всём себя. Даже пару раз думала позвонить Тате и всё рассказать, зная, что Бергер ничего ей не расскажет. Но понимала, что сделаю только хуже. Будет скандал, и тогда я смогу забыть обо всём на свете, но в первую очередь о своей семье, которая растила меня, любила. А я просто не могу этого допустить.
