Стараясь особо не раздумывать над цифрой, в которую меня оценили, достаю кошелек и вынимаю купюру названного достоинства.
— Вот, держи. Плачу за то, чтобы ты снял себе кого-нибудь и убрался от меня подальше.
После этих слов неподалеку раздается низкий мужской смех.
— Цена спокойствия, — произносит тот самый мужчина из-за стойки, на которого я столь бесцеремонно указала. Стрелок тут же тушуется и мигом исчезает из поля зрения. Деньги, разумеется, не взял. — Но, знаете, кое в чем он прав: одиноким девушкам в подобные места ходить небезопасно. — И занимает стул рядом с моим. Что ж, пусть. На этот раз я не испытываю желания избавиться от собеседника.
— Поверьте, со мной ничего не случится, ведь я счастливица, — загадочно отвечаю, при том ничуть не покривив душой.
— Правда? — улыбается мужчина.
— Чистейшая, — киваю я и допиваю джин-тоник. А пока я заказываю следующий, мужчина вытаскивает из бумажника монету.
— Докажите. Орел или решка? — спрашивает он, пристраивая монетку на ногте большого пальца. Знает толк. Поднимаю взгляд к его глазам, мягким, но ярким, живым и сильным, и, ничуть не смущаясь, сообщаю:
— Орел, конечно.
И она падает орлом.
— Это совпадение. Давайте еще раз. — Проявляет естественный скептицизм мужчина-мечта.
— Давайте. Но это снова будет орел.
И снова. И снова. От звука моего голоса вероятность становится гибкой, будто пластилин. Думаю, она знает, что виновата. Она недодала мне сердце, и теперь стремится компенсировать недостачу.
— Хорошо, я склонен вам поверить, — наконец сдается собеседник, будто бы забыв о монете на стойке. Невольно пытаюсь угадать, заберет он ее под конец вечера или не обеспокоится. — И все-таки вы не похожи за завсегдатая. Зачем вы здесь?
Обычно я не откровенничаю с незнакомцами, но выговориться не мешает.
— Вам правда интересно? — спрашиваю, гипнотизируя его взглядом. Это на удивление приятно, ведь он не стесняется, глаз не отводит. И знает, что мой интерес не несет в себе никакого подтекста. Просто два человека встретились в баре. Так совпало. Шансы встретиться были мизерны, но это случилось, так отчего бы не поблагодарить их, не приманить удачу, как кокетливую голубку — ломтиком хлеба?
— Правда, — отвечает он уверенно.
Но мне хочется заставить его погоняться за правдой.
— Я убила человека.
Его лицо меняется. Но он не уходит — ищет подсказки во мне, в моей внешности, потому что не верит, будто странная незнакомка из бара в состоянии сознаться в подобном ему — человеку, на которого рассчитывать невозможно. Будто близкие более надежны… Хочу улыбнуться и закусываю губу в попытке сдержать смех.
— Женщины в дорогих итальянских сапогах и с инкрустированными бриллиантами часами на запястьях обычно и ногти красят под стать, но у вас они под корень обрезанные и без лака. Да еще и людей убиваете на досуге, — говорит он, тоже расплываясь в улыбке. — Вы хирург?
Чуточку жутко… Но, может быть, это профессиональное. Наверное, так.
— Ординатор, — поправляю я. — А вы молодец.
— Спасибо, стараюсь. Значит, была допущена ошибка?
Была. Целых двадцать шесть лет назад, затем двадцать пять, затем двадцать четыре… и каждый раз, когда я выживала после операции.
— Как знать… — отвечаю глухо.
— Разве вы не сделали все возможное? Разве не так говорится родным?
— А вы знаете, что такое «все возможное»? Вы видели определение? Я — ни разу. Да, меня научили этой фразе одной из первых, но разве смысл в нее вложен какой-то конкретный? К чему или кому это все возможное относится, если в каждом своем поступке мы ограничены знаниями и опытом? Вы уверены, что понимаете, как устроено тело? Существуют названия костей, вен и долей мозга, но сила воздействия не описана ни в одном учебнике. Не докопались до сути — стало быть, игнорируем. Но вопрос не исчезает: как человеческий организм реагирует на нашу радость и отчаяние? Веру? Страх? Я боялась, что операция закончится неудачно, и так и вышло.
Он все еще улыбается, но так грустно и чуточку удивленно.
— Вы всего лишь человек. Вы не можете быть радостной и счастливой всегда, — говорит он мягко.
— Но я могла отказаться оперировать. Это было в моих силах. И все же, несмотря на предчувствия, сделала первый надрез. Итог? Пятнадцатилетняя девочка просто взяла и истекла кровью. Так было ли пресловутое «все возможное»?
Мы сидим, глядя друг другу в глаза не меньше минуты, а потом он отводит взгляд первым и задумчиво произносит:
— Не ожидал, что у врачей еще остались сердца.
Эта фраза могла бы выиграть статус иронии года! Рассмеявшись, сжимаю пальцами бокал. Алкоголь уже заретушировал действительность, смазал шероховатости окружающей реальности, и все такое прекрасное — особенно мой собеседник — что, видимо, пора домой.
— Мне, наверное, нужно ехать. Проводите меня до такси, пожалуйста, — прошу, спрыгивая с барного стула и чуть покачиваясь в попытке устоять на ногах.
— Разумеется, — отвечает мужчина, оставляет бармену пару купюр, а потом на всякий случай подхватывает мой локоть. Его твердая рука дарит иллюзию безопасности, а прошлые откровенности заставляют воспринимать расставание как ошибку. Наши взгляды встречаются всего на несколько мгновений, в течение которых безумно хочется продолжить эту ночь, попросить его остаться со мной, воспользоваться всем, что есть в этом мире хорошего. Сегодня. Когда я заслуживаю. Когда это так нужно. Хотя, почему бы и не завтра, не послезавтра? Не думаю, что он способен разочаровать… Вот только это чистое использование, которого не заслуживает никто. Среди серой массы я разглядела в нем свет, к которому потянулась с жадностью черной дыры. А он… откликнулся, выслушал, позволил чему-то срастись. Возможно, он не врач, но лекарь точно, ведь рядом с ним мне стало легче. Сломать такое было бы преступлением. Я никогда себе подобного не позволю. Никогда.
— Нет? — спрашивает он, улыбаясь уголком губ.
— Нет, — с облегчением выдыхаю я, отчего-то обрадовавшись тому, что он все понял. Будто это лишний раз доказало, насколько верным является мое впечатление.
— И правильно.
Мы шагаем сквозь людный бар, уже не привлекая ни одного взгляда. Пришли по отдельности, а ушли вместе, ну и что в этом странного? Для чего еще нужны бары? Наши жизни теперь настолько изолированы, что встретить близкого человека более не норма — исключение из правил. А осуждение все больше походит на роскошь, которую себе могут позволить разве что гордые своим одиночеством снобы… И тем не менее это именно тот случай, когда все злоязычники неправы.
Машина с шашечками припаркована неподалеку от бара, и далеко идти не приходится.
