что угодно, лишь бы Марку стало легче.
Миша повесил трубку и посмотрел на меня.
– К тебе он с того света вернется.
Мне бы немного этого оптимизма, потому что в голове настойчиво пульсировала всем известная фраза: «Пока смерть не разлучит нас…»
Для старухи с косой не важны наши чувства. Она не знает ли любви, ни сострадания. Ей плевать, что я без Марка жить не смогу. Моя жизнь оборвется вместе с его, и останется лишь пустая оболочка, выжженная болью и слезами.
Он нужен мне физически. Как воздух, как вода. Касаться его колючей щеки, прижиматься к груди, слушая биение сердца, чувствовать руки на своем теле. Я не смогу без этого…
– Почему так долго? – я гипнотизировала дверь до боли в глазах.
– Милена, там работает отличный врач, старый друг нашего отца. Если бы… – Миша запнулся. – Он бы вышел и сообщил. Значит, Марк пока жив.
Пока…
Почему он так сказал?
Боль снова прострелила грудную клетку, а слезы, подступившие к глазам, размазали больничный коридор.
– Василий Владимирович, – подорвался Миша, когда чертовы двери наконец-то открылись.
– Присядь, – положил ему руку на плечо мужчина в хирургическом костюме и перевел взгляд на меня: – Жена?
Я кивнула, боясь и ожидая слов, которые могут стать или моим спасением, или моим приговором.
– Мишань, – врач говорил с сочувствием, и я даже дышать перестала. – Марк сильный мужик, но не думаю, что он выкарабкается. Слишком долго продлилась клиническая смерть. За его организм работают аппараты, и вам надо решить, сколько это будет продолжаться. Я слишком много повидал, чтобы верить в чудо.
Что он сейчас сказал? Что мой муж одновременно жив и мертв?
Миша выглядел растерянным, а я в тот момент собралась. Поняла, что если есть хоть один шанс, то я его использую. В чудо я, может, тоже не верила, но верила в нас.
– Можно его увидеть? – спросила я спокойно, чем вызвала удивление и у врача, и у Миши.
– Он в реанимации, но ладно, я сделаю для вас исключение…
Меня раздражал звук приборов, жалостливый взгляд медсестры за стеклом и провода, похожие на змей.
– Давайте только недолго, – попросил врач и, дождавшись моего кивка, вышел, прикрыв за собой дверь.
Я сжала ладонь Марка и сказала дрогнувшим голосом:
– Вернись ко мне, любимый. Я буду дышать за нас двоих. Мое сердце будет биться и за твое. Ты мне обещал навсегда, а сейчас бросаешь? Не поступай так со мной.
Прибор заверещал еще сильнее, и медсестра теперь уже с удивленным взглядом бросилась ко мне.
– Вы что-то трогали? – спросила она.
За ней в реанимацию пришел и Василий Владимирович, посмотрел на показатели и покачал головой.
– Что? – спросила я.
Врач с медсестрой переглянулись, и он сказал уже мне:
– Любовь сильнее смерти…
– Меня, кажется, хотят убить, – говорю Марку, и он удивленно на меня смотрит.
Не верит.
Я знаю каждый его взгляд, каждое движение. Помню, что они означают. Наверное, что бы я ни сказала, как бы ни пыталась убедить Марка, он не поверит просто потому, что не хочет.
А волны гнева, нет, даже ярости, которым становится тесно в салоне автомобиля, бьют в грудь и высасывают весь кислород. Еще и сигаретный дым режет глаза, дерет горло. Я чувствую себя похороненной заживо в машине.
Марк наконец усмехается и произносит:
– А жизнь как бумеранг, да, Милена?
– Ты ведь не слышишь меня.
– Я слышу тебя. Но скажи, какое мне должно быть дело до твоих проблем? Во имя былой любви? – на последнем слове запинается, будто говорит не о том, что было у нас, по-настоящему чистым, а о чем-то отвратительном, вызывающем брезгливость.
Отгораживается от новости, которую я ему сообщила. Специально вспоминает о любви, а не о нашем ребенке. Марк снова не хочет верить и не хочет принимать.
Только словосочетание «былая любовь» ко мне вряд ли можно применить, сколько себя ни убеждай.
– Ты прав, Марк. Прощай.
Тянусь к ручке, дергаю, но дверь заблокирована. Какая я дура, черт возьми! Сама разрушила тот островок спокойствия, который, казалось, удалось создать после нашего расставания.
Марк хватает меня за затылок и притягивает к себе. Морщусь от боли и прошу:
– Отпусти.
– Не знаю, какую игру ты затеяла опять, но больше я на твой крючок не попадусь.
Он говорит мне прямо в лицо. Так близко, что мы, кажется, снова готовы раствориться друг в друге, будто нет недоверия и стен недопонимания. Марк переводит взгляд на мои губы, и я чувствую, как их начинает покалывать, а затем они нестерпимо зудят. Это предвкушение, полное нашей болезненной зависимости друг от друга.
Но, видимо, ярость Марка сильнее. Он отталкивает меня так же резко, как и притянул. Раздается щелчок замка.
– Если есть что сказать, то говори. Но подумай дважды. Если это какой-то очередной гениальный план, не советую нарываться.
Молча проглатываю последнюю фразу Марка. У меня был только один план: жить с мужем долго и счастливо. Но не столько у судьбы, сколько у людей на нас нашлись свои планы. А ведь я просила, как чувствовала, не лезть в этот чертов бизнес, не пытаться охватить все.
Стук в окно прерывает мои воспоминания. Марк опускает стекло со своей стороны, и я слышу:
– Лейтенант Бессонов, предъявите документы.
– В чем дело?
– Здесь остановка запрещена.
Сейчас я благодарна гаишнику, что он впустил хоть немного свежего воздуха в пропитанный злостью, воспоминаниями и дымом салон.
Марк откидывает козырек и в документы кладет купюру. Вот он, способ решать все проблемы. Жаль, что в моем случае не подходит.
– Счастливо, Марк Захарович, – благодарно салютует лейтенант.
– И вам.
Окно снова закрывается, и машина трогается с места. Я понимаю, что молчание Марка раздражает, и начинаю говорить:
– Где-то два месяца назад знакомый фотограф сломал руку и попросил меня заменить его на свадьбе. Жених с невестой против не были, деньги обещали приличные, и я согласилась.
– Им не понравились твои фотки? – усмехается Марк, когда я замолкаю, думая, как продолжить.
– Понравились, – не обращаю внимания на его иронию. – Но что-то в кадр не должно было попасть.
– Конкретнее!
– Я не знаю! – тоже повышаю голос. – Дай же мне объяснить.
– Милена, ты целый вечер ходишь вокруг да около, и меня уже это порядком достало. То ты мне заливаешь про своего ребенка, то теперь про какую-то свадьбу. Я здесь при чем?
Никогда мне не было так сложно с ним разговаривать. Будто о глухую стену бьюсь.
– Через месяц после свадьбы ко мне пришли двое парней настоящего бандитского вида и сказали, что добропорядочных людей
