нам маленькое мыло из гостиничного номера, так что я считала ее горничной. Мне приходилось использовать дешевое мыло из отеля для всего, включая мытье волос, поэтому, естественно, через несколько недель мои упругие каштановые кудри превратились в дикий беспорядок. Дети в автобусе стали называть меня Медузой. Но я не была такой уж страшной.
В обычный влажный июньский день Джекс последовал за мной по дороге и занял свое обычное место позади. На полпути Майки и Алекс позвали Джекса, чтобы тот подошел и сел с ними. Они начали хихикать за моей спиной.
— Ты что, совала пальцы в розетку, Медуза? — сказал Алекс.
— Если я дотронусь, они меня укусят? — насмехался Майки.
— Ага, клёвые волосы, — сказал Джекс.
Повернувшись, я бросила на него злобный взгляд.
— О, как мило, Фишер. Очень оригинально. Лучше помалкивай, а не то я все расскажу твоему отцу. — Мне было наплевать на остальных мальчишек, но я не собиралась терпеть это дерьмо от соседского ребенка. Он не ответил — лишь посмотрел на меня и слегка прищурился. Явного оскорбления от него не последовало, мне даже показалось, что ему поплохело. Он не сводил с меня глаз, что было вполне нормальным для четвероклассника.
— Сделай фото, на дольше хватит, — сказала я. Он покраснел и отвернулся.
Я услышала, как Майки спросил у Джекса:
— Она действительно нажалуется твоему бате?
Джекс лишь пожал плечами.
— Мне наплевать.
Алекс снова обратил все свое внимание на меня.
— Мы так напуганы: пудель собирается на нас жаловаться. Гав, гав!
Мальчишки продолжали насмехаться надо мной, но уже без помощи Джекса. Он просто сидел, опустив голову, и ждал, пока в автобусе останемся только мы двое, чтобы снова миновать мили на Эль Монте. Я не была уверена, испугался ли Джекс моей угрозы, или наконец понял, что это просто кучка болванов, поэтому я повернулась на сиденье и посмотрела на него через подлокотник кресла. Он смотрел в окно.
— Я не шутила, Джексон Фишер, я расскажу твоему отцу.
— Это будет достаточно сложно сделать, Эмерсон. Мой папа ушел. Он нас бросил.
Это был первый раз, когда он назвал меня по имени. И произнес его так четко, как это делали взрослые.
— Куда он ушел?
— Кто ж знает? Куда ушла твоя мама?
Не знала, что он вообще в курсе о моей маме, я считала, что это огромный семейный секрет. Хотя какие секреты могут быть в маленьком городке?
— Они же не… ты не думаешь, что… — я замолчала, смущенная. Господи, неужели мама сбежала с папой Джекса?
— Нет, они не вместе. Я имею в виду, что они направились в одно и то же место: подольше от нас. — Он вновь посмотрел в окно.
Мне было грустно, я чувствовала себя сбитой с толку. Хотелось двинуть ему в нос и оттаскать за уши за то, что посмеялся надо мной, но ещё хотелось обнять его. Уж я-то знала, что именно он чувствовал — и это настолько больно, что я сцепила зубы. По крайней мере, у Джекса еще был старший брат. А у меня — только книги.
Мы не разговаривали всю оставшуюся дорогу, но шли плечом к плечу в дружном молчании по длинной грунтовой дороге. Что-то изменилось, как будто мы заключили перемирие. По окончании пути я вошла в свой темный дом, а он — в свой. Я прошла мимо храпящего на диване отца, сжимавшего в руке бутылку «Джека Дэниелса». Вошла в свою комнату, нашла ножницы, плюхнулась перед зеркалом и медленно, методично отрезала волосы. Я задремала, не пообедав, и проснулась в три часа ночи от пьяного лепета отца. Он врезался в стены и ругался. Я спряталась под одеялом, а он, спотыкаясь, вошел в мою спальню, и темную комнату залил свет из коридора. Я испугалась.
— Эмерсон, что ты делаешь?
— Я спала. Уже поздно, папа. Мне завтра в школу. — Я попыталась сделать свой голос тихим и раскаивающимся. У него в усах застряли кусочки еды, и мне стало интересно, что он ел.
Мой страх был силен, но в тот момент я была достаточно голодной, чтобы сосредоточиться на этой детали.
Он прищурился, его глаза привыкли к темноте.
— Что, черт возьми, ты сделала со своими волосами?
— Ничего… — я машинально потянулась к волосам, чтобы скрутить их, но обнаружила, как мало от них осталось. Я проклинала себя за то, что уничтожила свое единственное средство защиты.
— Ничего? — заорал он. — Не похоже на ничего! — он возвышался надо мной, как мультяшный воинственный гигант. Я встала в его тени и провела пальцами по своей мальчишеской прическе.
— Я… я…
— Заткнись, тупая, девчонка! Ты такая же идиотка, как твоя мамаша! — он покачал головой с отвращением и разочарованием. — Марш в постель.
Я никогда не знала, какую версию своего отца встречу на следующий день. В этом возрасте мне было сложно понять, через что он проходил, потеряв единственную работу, которую умел выполнять, а затем и жену, и все это произошло слишком быстро. Тем не менее, его алкоголизм и ярость нельзя было оправдывать невезением.
Свернувшись калачиком на стопке одеял на полу, я закрыла глаза и стала молиться, чтобы один из нас исчез. Он или я — неважно. Услышав, как он на кухне наливает еще один стакан выпивки, я расслабилась. Он будет пить, пока не отключится, это я знала. Таким был его распорядок дня, и я, черт возьми, не хотела находиться рядом, когда он проснется с ужасным похмельем. Не засыпая еще некоторое время, я прислушивалась, чтобы убедиться, что он не вернется. Перед тем, как заснуть, я положила книгу «Лев, колдунья и платяной шкаф» в твердом переплете за пижамные штаны и заснула, уткнувшись лицом в подушку. Иногда он приходил отшлепать меня посреди ночи, и очень часто без причины. Мне было интересно, все ли родители так поступали. В конце концов, мне было лишь десять. Я не очень-то расспрашивала людей о таких вещах.
Утром я проснулась уставшей, все тело ныло. Я не знала, как переживу еще один школьный день. Но страх остаться дома был намного сильнее. Школа была моим спасением, а книги — друзьями, так что я собралась и направилась к двери. На цыпочках вышла из дома, а затем села на старую коричневую ограду во дворе и ждала, когда выйдет Джекс. Я плакала, расстроенная, что у меня нет мамы и друзей.
Он подошел ко мне сзади и взъерошил то, что осталось от моих волос.
— Мы шутили. Тебе не следовало их отрезать. — Я посмотрела на Джекса и увидела, как понимание
