– Хотелось бы услышать, – ответил он. – В моей жизни приятные вещи случаются нечасто.
– Не заставляй меня жалеть тебя, – скомандовала Фенела. – А сказать я хотела вот что: с тобой, Ник, я могу быть честной и правдивой, мне не приходится изображать из себя кого-то другого. И я считаю, что таких людей, с которыми каждый может себя чувствовать естественно, очень мало; я действительно нисколько не притворяюсь с тобой – я предстаю перед тобой в самом худшем виде.
– Пока я мог видеть только самое лучшее в тебе, – прошептал Ник.
И уже позже, когда они подошли к боковому входу в дом, он неожиданно остановился.
– Фенела, ты позволишь мне поцеловать тебя на прощание?
Первым побуждением Фенелы было отпрянуть от него, но она заставила себя улыбнуться.
– Конечно, Ник. Почему бы и нет?
Она слегка приблизила свое лицо к нему; луна светила ей прямо в глаза, и поэтому ей пришлось прикрыть веки. Но Ник так и не поцеловал ее. Вместо этого он стоял, рассматривая лицо Фенелы, не прикасаясь к ней.
– Ты была искренна со мной, – пробормотал он через какое-то время. – И я теперь тоже буду честным с тобой. Я хочу поцеловать тебя – просто чертовски хочу, но я не собираюсь этого делать. И не сделаю до тех пор, пока ты сама этого не захочешь. А попросил я тебя об этом потому, что хотел услышать, что ты мне скажешь в ответ; но, Фенела, я же не круглый дурак, особенно когда дело касается тебя. Спокойной ночи.
Он отвернулся от Фенелы и вместо того, чтобы войти в дом, пошел по дорожке, посыпанной гравием, которая вела к парадному входу. Фенела осталась стоять, словно окаменев.
Через короткое время она услышала, как заработал двигатель грузовика, и Николас уехал. Какое-то время она слышала звуки, доносившиеся с дороги, и видела отблеск света фар, пробившийся сквозь листву деревьев, а затем все стихло. Перед ней лежал сад, купающийся в лунном свете, – совершенно пустой и тихий.
Внезапно из открытого окна мастерской до Фенелы долетел взрыв хохота. Она тихо вздохнула, повернулась и вошла в дом.
Фенела проснулась с каким-то дурным предчувствием. Какое-то время она еще лежала в том неопределенном состоянии полусна-полубодрствования, спрашивая себя, почему же она чувствует себя такой удрученной и обеспокоенной, – и тут же все вспомнила.
Сегодня должны будут проводить испытания «Кобры».
Она встала с постели и быстро оделась. Было еще рано – солнце едва-едва поднялось, и туман только начал понемногу рассеиваться в саду. Как только она была готова, Фенела быстро сбежала по лестнице к телефону.
Она почти не надеялась на то, что застанет Ника, но в трубке зазвучал именно его голос.
– Я хочу пожелать тебе самой большой удачи, – проговорила Фенела.
– Спасибо тебе.
Голос у него был мрачный, и говорил он медленно.
– Ты встревожен?
– Стараюсь быть спокойным. Дик полностью уверен в успехе, но у меня, боюсь, такое же чувство, какое я испытал, выходя за Итон на крикетный матч на стадионе «Лордз», – очень дрожат колени.
– А я и не знала, что ты увлекался крикетом.
– Было дело.
«Что за абсурдный разговор у нас ним», – про себя подумала Фенела.
Тем не менее она понимала, что ни один из них не смог бы найти нежных слов в такой ответственный момент.
– Ну, я буду думать о тебе, – проговорила она. – Ты позвонишь мне, как появится возможность?
– Я не знаю, когда смогу это сделать, – ответил ей Николас. – Эрлз приезжает около полудня; ему предстоит осмотреть и проверить несколько узлов перед тем, как он приступит к испытаниям по программе, но в любом случае я найду возможность позвонить тебе – можешь быть уверена в этом.
– Спасибо. До свидания, Ник.
– До свидания.
Было ощущение, что Николас ждет чего-то еще. Фенела также чего-то ждала, но затем, торопливо и смущаясь, добавила:
– Помилуй Боже тебя и «Кобру».
И прежде чем он успел что-нибудь ответить ей, Фенела положила трубку на рычаг.
Она вновь поднялась медленно по лестнице наверх, чтобы убрать свою постель и привести в порядок спальню перед тем, как начать готовить завтрак для всех остальных домочадцев.
«Ведь это так много значит для Ника, – думала про себя Фенела. – Испытания должны пройти успешно – просто обязаны!»
Фенела сознавала, что ее муж страдал одной из форм комплекса собственной неполноценности.
Всю свою жизнь он провел под железной пятой матери, а после короткого промежутка полной свободы, когда Николас служил в ВВС, он вернулся домой больным и искалеченным, чтобы быть снова немедленно подавленным энергией леди Коулби, чтобы вновь играть ту же роль, какую он играл с самого своего детства, – сына-тихони при могущественной мамаше.
Фенела знала, что успех испытаний «Кобры» дал бы ему то, в чем Николас сейчас так сильно нуждался, – чувство полезности и собственной важности.
Она сознавала, что никогда еще раньше Николасу не было так необходимо обрести уверенность в себе, как теперь, когда она, Фенела, была рядом с ним. Ведь именно его комплекс неполноценности был причиной того, что, женившись, он до сих пор не смог завоевать любовь своей жены, войти полноценно в свои права мужа и утвердить тем свое мужское достоинство.
«Он знал, на что шел, когда женился на мне», – дерзко ответила она себе, чувствуя тем не менее, что оправданием для нее это не является.
Деликатность и чувствительность Ника во всем, что касалось ее, Фенелы, не давали ему вести себя грубо и низко по отношению к своей невесте, чтобы добиться от нее покорности.
Он же на самом деле вел себя с ней как истинный джентльмен, не получая от этого ровным счетом ничего, если не считать горечи от осознания собственной слабости во всем, что касалось ее.
Фенела устроила себе сильнейшую мозговую встряску. Хоть она и чувствовала, что упрекать себя в такой момент бесполезно, но все-таки подумала о том, что слишком плохо обошлась с Ником. Более того, даже сегодня утром она продолжала упорствовать в прежнем стиле общения с ним.
Она поймала себя на размышлениях о том, каким бы стало ее отношение к своему мужу, если бы испытания нового самолета проводил именно он, или если бы ему пришлось сейчас сражаться с врагами, как он делал это в прошлом.
Фенела подумала; а было бы ей сейчас стыдно, если бы она провела ночь с Николасом накануне его отъезда?
Зная Ника, она была уверена в том, что последняя ночь у него наверняка выдалась бессонной.
Она могла представить себе, как он расхаживает по комнате, час за часом прислушивается к бою дедовских часов в зале или пытается заснуть, лежа в темноте с закрытыми глазами, когда у него напряжен каждый мускул, а каждый нерв чувствует полет «Кобры», когда ее серебряные крылья несутся в его воображении по голубому небу.
