— Какую квартиру? — совсем запуталась я.
— Ядя, встряхнись. Для нас квартиру. Мы же должны с тобой где-то жить. Пару ночей в отеле провести придется, тут уж ничего не поделаешь. Но жить в отеле постоянно я не хочу. Вообще не очень люблю гостиницы. Поэтому завтра же нужно заняться поиском подходящей квартиры. Чтобы и район хороший, и планировка, и все остальное на уровне.
— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? — наконец-то сообразила я.
— А разве я тебе об этом не говорил?
— Ну, я думала, что ты говоришь о будущем.
— Это когда мне стукнет девяносто? Или лучше, сто? Будем держаться за руки и кормить друг друга манной кашей?
— Господи, Вик, — я представила себе эту картину, — что ты несешь!
— Ничего особенного. Ядя, я хочу жить с тобой сейчас, а не через пятьдесят лет, понимаешь? Конечно, за один день развод оформить нельзя. А зная Марину, подозреваю, что эта процедура может несколько затянуться, но тебя же не очень смущает мой женатый статус?
— А если смущает? — я вскинула брови.
Плетнев с силой уложил меня обратно к себе на колени, склонился надо мной и сурово насупив брови, строго сказал:
— Тогда тебе придется потерпеть, Ядвига.
И чмокнул меня в нос. Я клацнула зубами.
— Ядя, — прошипел Плетнев, — сейчас получишь по попе. Значит так. Сегодня ночуешь без меня. Мне надо разобраться с женой. А завтра начинаем новую жизнь. Возражения есть?
Я открыла рот, чтобы ответить, но Плетнев меня опередил:
— Возражений нет. И да, я тебе тоже люблю.
Почему-то после этих слов я перестала с ним спорить.
Уже в отеле, когда Плетнев проводил меня в лично выбранный им номер, я поймала его пытливый взгляд. Он ждал, что я отвечу на его признание. А что я могла ему ответить?
— Вик, спасибо тебе.
— Дурочка, — с нежностью сказал он и тут же перевел тему. — Завтра у тебя выходной. Не спорь, я так решил. Выспишься и отдохнешь от перелета. Я разберусь со срочными вопросами и приеду.
— Надо что-то делать с вещами. С теми, что у меня в доме. И с домом, наверное, тоже надо что-то делать.
— Ядя, не переживай. Все решим. И с вещами, и с домом. Только дай мне несколько дней, пожалуйста.
— Дам, — согласилась я.
Плетнев обнял и выдохнул мне в макушку.
— Не хочу уезжать. Не хочу оставлять тебя одну. Не хочу туда ехать.
— Как много «не хочу», — шепнула я, уткнувшись носом ему в грудь. — А что хочешь?
— Завалиться с тобой в кровать хочу, — тут же нашелся с ответом Плетнев.
— Ты реши свои вопросы, а потом приезжай и заваливайся.
От обхватил мое лицо руками, нежно погладил щеки, потерся носом о мой нос.
— Поеду, — вздохнул тяжело.
— Поезжай.
Мы еще постояли немного, глядя в глаза друг другу, а потом Плетнев отпустил меня и вышел из номера.
Я снова осталась одна. Распаковала и развесила вещи, приняла душ и заказала еду в номер. Делать было нечего, и я, следуя совету Плетнева, завалилась на кровать. Но спать не хотелось.
В голове крутилось тысяча мыслей. Я не была глупой или наивной — прекрасно понимала, что роман с Плетневым это, образно выражаясь, палка о двух концах. Он привязывается ко мне, но и я рискую привязаться к нему. Трудно делить с человеком жизнь и оставаться равнодушной. Тем более, что он мне нравился.
Да, я не страус, чтобы прятать голову в песок, готова признать — если бы Плетнев встретился мне раньше, я бы не смогла остаться равнодушной к такому мужчине. Да что там, чем больше я его узнавала, тем больше приходила к мысли о том, что в Викторе Плетневе сосредоточены все те качества, которые я больше всего ценила в мужчинах. Он был словно создан для меня.
Дойдя до этой мысли подскочила с кровати, как ужаленная. Заметалась по номеру, испытывая огромное желание закурить. Но курить было нечего, поэтому все, что я сделала — позвонила в рум-сервис и попросила принести мне кофе.
Вышла на балкон и, тупо глядя на вечерний город, выпила две чашки эспрессо подряд. Сердце застучало, ка бешеное.
Я прокрутила все, о чем думала, лежа на кровати. Остановилась на мысли, что Плетнев мне нравится. Повертела эту мысль и так, и эдак. Представила, чем может закончиться для меня увлечение этим мужчиной. Это будет полный провал.
Узнав обо мне правду, Плетнев никогда мне этого не простит. Но хуже того, что я сама себе не прощу, если не отомщу за гибель своей семьи. А значит, что все свои чувства — и те, которые уже есть, и те, которые могли бы быть, я должна скрутить в узел и спрятать глубоко — глубоко. Так, чтобы никто, даже я сама, не смог бы их найти и вытащить на свет божий.
Я еще долго сидела на балконе, наблюдая, как на город опускается ночь.
Плетнев объявился на следующий день, ближе к вечеру. Я не звонила — понимала, что ему сейчас не до меня.
А потом раздался стук в дверь, и я пошла открывать. Плетнев стоял на пороге с чемоданом и бумажным пакетом в руках.
— Это все твое приданое? — спросила с насмешкой, кивнув на одинокий чемодан.
Мне почему-то казалось, что у такого мужчины, как Плетнев, должно быть значительно больше вещей.
— Зато у меня с собой есть еда, — Плетнев помахал передо мной бумажным пакетом.
До меня понеслись ароматы вредных бургеров и картошки фри.
— Это то, о чем я думаю? — я невольно сглотнула слюну.
— Ну, если ты подумала о вкусной говяжьей котлетке, тонком ломтике сыра, свежих овощах и теплой булочке с кунжутом, сдобренной острым соусом, а еще о горячей картошечке, — ответил Плетнев, — то мой ответ: да. У меня в пакете именно это. Так что, пустишь меня?
Вместо ответа, я ухватила его за лацкан пиджака и втянула в номер.
Спросить о том, как прошел их разговор с Мири, решилась только после того, как оба расправились с бургерами. Где-то между картошкой фри и молочным коктейлем, с которым Плетнев тоже умудрился угадать. Купил шоколадный, именно такой, как я и любила раньше.
Я мучительно придумывала, как бы его спросить ненароком, вроде, как между делом и не слишком навязываясь.
Ничего путного не придумала, в итоге выдала:
— Ты поговорил с женой?
Рука Плетнева замерла, не донеся румяную картофельную соломку до рта.
— Ядя, мне кажется, или ты все-таки ревнуешь? — спросил он совершенно серьезно.
— А если и ревную, то что? — вскинулась в ответ.
— Уверяю, у тебя нет ни малейшего повода для ревности. Ни к моей почти что бывшей жене, ни любой другой женщине этой и всех соседних галактик.
— Ты уходишь от темы, — заметила я.
— Поговорил, — криво усмехнулся Плетнев. — Весь вечер говорили и почти всю ночь.
— И до чего договорились?
— Ни до чего, — он пожал плечами. — Сказала, что развода мне не даст, а если я продолжу, цитирую: «чудить», то она предаст огласке имеющиеся у нее документы и пустит меня по миру. Это ее слова, не мои.
— А она может? — засомневалась я.
— Ни черта она не может, я же тебе говорил, — напомнил Плетнев. — Это все исключительно ее иллюзии, а с иллюзиями расставаться ох, как нелегко.
— По себе судишь? — не удержалась я.
И тут же пожалела, не надо было задавать такой жестокий вопрос.
Но Плетнев не обиделся, просто кивнул, соглашаясь:
— И по себе тоже.
— Но ты ушел из дома? — я указала подбородком в сторону чемодана, который так и остался стоять в прихожей. — Кстати, почему вещей так мало?
— Все, что удалось отбить, — покачал головой Плетнев.
— В смысле, отбить? Вы что, дрались? — изумилась я. — С Мири?
Я совершенно не могла себе представить, чтобы такая рафинированная штучка, как Мири Плетнева, опустилась до драки, да еще и с мужем.
— Ядя, я не могу драться с женщиной, — ответил Плетнев. — Это же дикость какая-то. Но она сначала ругалась, потом кричала, а потом устроила форменный скандал. Классический, с мордобоем. Поначалу стояла, как наши под Москвой, не давала мне зайти в гардеробную. Потом вещи мешала собирать, из рук вырывала, из чемодана выбрасывала, а после вообще начала на меня с кулаками кидаться.
