мне потом по секрету шепнула, что залетела, поэтому и свадьба намечается, хотя она бы предпочла остаться свободной и независимой птицей. Я ей не поверила, потому что уж очень у нее глаза были счастливые.
Рома, кстати, был не просто менеджером в том самом клубе, с которого закрутились наши отношения с Евгением, а совладельцем. Как только он вернулся с кольцом на пальце, то продал свою часть сомнительного бизнеса и пришел на поклон к Евгению с идеей организовать старт-ап в сфере айти. Клятвенно обещал, что с костюмированными оргиями завязал и теперь готов быть серьезным человеком, который будет тратить время и деньги только на жену и бизнес. Я хотела ему припомнить, как он предлагал мне устроить тройничок, но сдержалась, хотя по моему лицу и так было видно, что я его всячески презираю.
В один из дней мне позвонила Лера, о которой я успела забыть, и шепотом поделилась, что ее к замужеству склоняет какой-то богатый турок по имени Хасан и что он запер ее в своем особняке с многочисленной охраной, которая после ее попытки сбежать бдит за каждым ее шагом. На мой вопрос, как она умудрилась мне позвонить, она ответила:
— Хасан разрешил. Аль, это ты виновата.
— С чего это?
— А кто мне мужика властного нажелал? — просипела жалобного тогда Лера, а на стороне кто-то низко и бархатно засмеялся. — Аль, вот зачем ты так со мной?
— Я слышу в твоем голосе нотки хвастовства.
— Ничего подобного! — с наигранной обидой взвизгнула и едва слышно продолжила. — Мне нужна помощь.
— Я не поеду с турком твоим разбираться. Оно мне надо?
— Нет, я не про это. Ты бы не могла у бывшего мужа моего забрать кое-какие документы и почтой отправить? Иначе Хасан сказал, что сам прилетит в Москву и с ним вежливо побеседует, а его вежливо окончится сломанным носом в лучшем случае.
Разве я могла отказать Валерии в таком вопросе? Нет. Я явилась к ее бывшему мужу вместе с Евгением, который тоже решил, что ответственен за будущее счастье бывшей любовницы, и мы тихими угрозами вынудили отдать нам свидетельство о разводе и прочие личные документы Валерии.
— Да что б она там на яхтах своих утопла, — прорычал нам вслед ее бывший муж, и Евгений одарил его легкой, но унизительной затрещиной.
Хасан после получения документов лично позвонил мне и на ломанном русском с ужаснейшим акцентом поблагодарил за мое неравнодушие и пригласил вместе с мужем в гости. Я хотела объяснить, что мы с Лерой не так близки и как бы то, что она имела связь с моим мужем, усложняет ситуацию, а он в ответ хмыкнул и заявил, что пошлет за нами частный самолет и нехрен тут бубнить, он все равно меня не понял. А когда трубку взял Евгений, он сменил тон на уважительный.
— Хасан, благодарю за приглашение, но мы если и надумаем прилететь в Турцию, то только тогда, когда я решу, что это целесообразно.
— Понял, брат. Счастья тебе, дорогой.
— И тебе.
Евгений через пару недель купил землю под дом в Подмосковье у деревни Жуковка, и на следующий день туда согнали строителей. Через месяц, как только отстоялся фундамент, началась стройка. К рождению Коли мы перебрались из квартиры Евгения в шикарный и просто огромный коттедж в ясеневой рощице. Тогда был посажен первый молодой дубок.
Так как мой муж помнил о непростом плане родить трех погодок, он нанял няню, милую пожилую Дину и ее сестру домработницу Галину, и у меня не осталось отговорок, чтобы остудить его пыл и стремление к большой семье.
Через год родилась Катенька, которая вместе с подросшим старшим братом выматывали Дину ночными криками до нервного тика, и мы с Евгением подменяли ее, чтобы она могла хотя бы несколько раз в неделю выспаться. Пока он успокаивал Колю, я качала и кормила дочу, которая в своей нетерпеливости искусала все мои соски. Был посажен и второй саженец дуба.
Данил был зачат в беседке, рано утром после чашки кофе в понедельник. Кстати, именно он открыл во мне тягу к сырому брокколи с малиновым вареньем. Евгений в который раз удивился моим вкусовым пристрастиям, но возмущаться, как было это с авокадо в меду, не стал. Через девять месяцев был посажен третий дуб.
Когда дети подросли, каждый из них под моим неусыпным контролем ухаживал и поливал свое деревце. Мне показалось, что это воспитает в них ответственность, но все пришло к тому, что они всякий раз спорили, чей дуб красивее и лучше, и мой ответ, что все они замечательные, никого не удовлетворил.
Я, кстати, все же прошла уроки рисования, потому что в один из дней Евгений привел меня в кабинет и указал на пустую стену:
— Чего-то не хватает.
— Чего? — я его не поняла, потому что интерьер был продуман дизайнером до мелочей.
— Портретов наших детей, — возмущенно ответил он. — Маслом. Коля и Даня во фраках, а Катя в платье.
— Во фраках?
— Да. В милых детских фраках, — кивнул Евгений. — Я нанял тебе частного преподавателя.
Я сначала воодушевилась, а потом поняла, что рисовать, тем более маслом, очень тяжело, однако Илья Васильевич, уважаемый художник из Института Сурикова, часами мариновал меня в мастерской, которую Евгений организовал мне на втором этаже. Седой и морщинистый изувер не выпускал меня и оправдывался тем, что мой муж потребовал от него сделать из меня если не гениальную, то талантливую портретистку.
— Но у меня ничего не получается!
Меня никто не слушал, и через год ежедневных занятий, громких истерик и капризов, на стену были повешены три портрета в золотых массивных рамах. Упустим, что Илья Васильевич к тому времени полысел, но вышло очень неплохо. Дети наши получились серьезными, розовощекими маленькими аристократами.
— Теперь, дорогая, я требую свой и твой портреты.
— Окстись, Женя, — взмолилась я, а Илья Васильевич у окна кабинета жалобно всхлипнул.
— Иначе я недоволен, — Евгений оглянулся на него и сердито сверкнул глазами.
На наших портретах ничего не закончилось. Мне пришлось рисовать и свёкра, и своих родителей, но уже без менторства Ильи Васильевича, потому что он сбежал и уехал в Узбекистан. И надо сказать, что я отлично справилась и заслужила справедливые восторги всей семьи.
Потом Мари, беременная вторым ребенком, изъявила желание, чтобы я запечатлела ее в романтическом
