же себя ущипнула. Несколько раз. Ну мало ли?
Мужчина, заметив это, задорно рассмеялся. А потом резко обернулся ко мне и прямо с ребенком на руках прижался своими губами к моим, легко и невесомо. Я вздрогнула от неожиданности, но все же ответила на его неторопливый, полный нежности поцелуй, который слишком быстро закончился. Глеб отстранился от меня всего на пару сантиметров и, подняв свободную руку к моему лицу, провел пальцем от виска вниз, к самому подбородку, очертил линию приоткрытых от сбившегося дыхания губ и тихо шепнул:
— Я очень по этому скучал.
А затем развернулся и пошел вперед. Быстро. Резко. Так, что я почувствовала лицом порыв воздуха. Поежилась и закуталась поплотнее в шубу. Не мою — но мою шубу. Нужно было как-то к этому привыкать. Да и не только нужно — мне хотелось… Хотелось привыкнуть и поверить, что все это правда. Особенно после этого поцелуя.
* * *
— Олеся, хватит упрямиться, — на выдохе повторил Глеб, хотя по нему было заметно, что он почти сдался, — Сашка у нас молоток. И ничего с ним не будет, если мы его переведем на смесь.
— Нет, — твердо ответила я, понятия не имея, откуда во мне в такие моменты бралась эта внутренняя сила.
Глеб резко поднялся с места и зло уставился на меня. Открыл рот, взмахнув указательным пальцем в воздухе, и тут же прикрыл, на мгновение глянув на спящего у меня на руках Сашку. Пару раз шумно выдохнул и все же сорвался.
— Ты не понимаешь всю серьезность ситуации, — Глеб говорил тихо, но при этом было понятно, что дай ему волю — и он бы закричал.
Значит, не сдался.
Это была наша первая ссора за весь месяц, что прошел со дня моей выписки из роддома.
— Он еще слишком маленький.
— Слушай, а может, ты так и хочешь навсегда остаться без куска своей жизни?
— Просто он слишком маленький, — повторила я, сильнее прижимая ребенка к груди. Глеб на это недовольно рыкнул и быстро вышел из детской. Совершенно неожиданно при этом прикрыв дверь аккуратно.
«Сдался», — подумала я и оказалась не права. Ссора продолжилась, стоило мне только появиться на первом этаже. На этот раз на повышенных тонах.
— О себе не думаешь — подумай хотя бы о детях!
— Я о них и думаю.
— Нет, все же с прошлыми мозгами ты была умнее.
— Может, отправишь меня заново учиться в институт? — обиженно произнесла, почти тихо…
— Леся! — рявкнул мужчина и тут же сделал два размашистых шага, практически впечатываясь в меня и крепко к себе прижимая.
— Маленькая моя, — зашептал он, — какая же ты еще действительно маленькая и глупая. Я же о тебе забочусь. О тебе и нас. Добра желаю. — Запустил пальцы в мои волосы и начал поглаживать меня по голове, словно успокаивая самого себя, не меня. — Я люблю тебя, Лесь, и не хочу тебя потерять.
Я замерла, затаив дыхание. На всем этаже стояла звенящая тишина, я слышала лишь быстрые удары сердца Глеба через ткань его пуловера, уткнувшись мужчине в грудь. Наверное, мое сейчас стучало с той же бешеной скоростью, потому что у меня словно ураган по внутренностям пронесся.
Должно быть, Глеб уже не раз говорил мне эти слова… Там… В той жизни, которую я не помнила. Сейчас же я слышала от него подобное впервые и наслаждалась, впитывая их в себя. А еще хотела ответить: «Я тоже! Я тоже, несмотря на то, что совсем не помню тебя. Тоже люблю».
Хорошо, что я сдержалась и промолчала, иначе это вышло бы очень глупо. Какое-то время мы так и стояли: Вавилов — шумно дыша и гладя мои волосы, а я же, напротив, делала еле слышные вздохи.
— Я понимаю, что тебе тяжело. И тебе не нравится, когда на тебя давят. Все понимаю. Но и ты подумай о нас, — спокойно заговорил Глеб и все же меня отпустил. — Я на работу, мне там завал разгребать до самого вечера. Может, тебя подвезти в центр, пока мама здесь гостит? Походишь по магазинам, посмотришь детям подарки, развеешься, подумаешь, — протянул он последнее слово, по-особенному выделяя его интонацией.
Я взглянула на себя: в принципе, я уже собрана. Не была в городе, казалось, уже целую вечность. Если учесть все то время, что я не помнила, то и правда вечность. Кивнула, соглашаясь.
— Сейчас сбегаю, твою маму предупрежу.
Больше к разговору о таблетках и прекращении кормления мы не возвращались, Глеб в дороге шутил и улыбался, но я видела, что все это он делал натянуто. Выбежав из машины у торгово-развлекательного центра, я порывисто вдохнула морозный воздух и расслабленно улыбнулась, наблюдая за новогодними гирляндами. Вся столица готовилась к празднованию Нового Года так же, как и три года назад. Вот она — еще одна постоянная, которая ни за что не изменится: новогодние традиции и витающее в воздухе предчувствие сказки. Вот бы и мне вернуться во всю ту сказку, которая у меня была. Без таблеток и отлучения месячного сына от груди. А в том, что до потери памяти моя жизнь была сказкой, я и не сомневалась, ведь Глеб меня любил.
Мужчина-мечта меня любил.
Крутанулась, задрав голову и ловя лицом снежинки. Капюшон слетел с затылка, и меня сразу кто-то окликнул, выдергивая из мимолетного момента счастья.
— Олеся? — следом за обезличенным «девушка» последовало и мое имя. Я сразу же обернулась на зов, но женщину не узнала. Наверное, она тоже была из той жизни, которую я не помнила.
— Простите, мы знакомы? — растерянно произнесла я, вернув теплый меховой капюшон на место.
Женщина надула свои и без того пухлые перекачанные губы и округлила глаза. Скорее, попыталась это сделать, потому что мимика ее не очень-то и слушалась: видимо, лицо женщины было перетянуто ужасное множество раз.
— Ты меня не помнишь? — Блондинка схватила меня за рукав, демонстрируя длинные ногти болотного цвета, я поморщилась и с силой дернула руку, вырываясь из ее захвата. Покачала головой и побежала в торговый центр. Какая неприятная женщина.
Глеб оказался прав. Прогулка по магазину пошла мне на пользу. Правда, я провела почти все время в детских отделах, но все же. Столько всего полезного и нужного нашлось для Саши и
