Каждую ночь. Часто очень поздно, когда я уже сплю. Обычно он просто сидит в кресле, проворачивая сигарету в руке. Я вижу, что он очень хочет закурить, но почему-то не делает этого.
Мы молчим. Оба. Я не хочу ни о чем говорить с ним, а он ничего не спрашивает. Только за маленького. А еще…порой Волк приходит и целует меня в живот, и каждый раз я каменею от этого. Сама не знаю, почему. Просто его прикосновение тут же провоцирует у меня целый табун мурашек.
Я скучаю по дому. Очень сильно. Я всегда такой была. Мнительной и запоминающей каждую мелочь, поэтому теперь мне чертовски сложно привыкнуть к новой жизни. Я переживаю за роды. Честно говоря, мало об этом знаю. Только из книжек. Мама у меня рано умерла, и я не успела с ней поговорить об этом, а подружки…были еще слишком молоды, чтобы обсуждать такие серьезные темы.
Моей беременности уже семь месяцев и три недели, и я отчетливо ощущаю малыша в животе. Он часто шевелится. Крутиться, как мячик, пиная меня в бок. Мне не больно. Наоборот. Ощущать маленького под сердцем приятно.
Совсем скоро он увидит свет и я молюсь о том, чтобы прогнозируемые риски от врача не сработали. Я знаю, тогда они увидели там что-то плохое, отчего я сильно переживаю за малыша.
Я исправно принимаю витамины и кажется, чувствую себя неплохо. Только за отца часто волнуюсь. За все это время он так ни разу и не приехал. Не передал письма или хоть чего-то, что заставило бы меня простить его. Может он передумал или хотя бы больше не злиться, но нет.
Отец молчал все это время, и я не могла понять, почему. Неужели этот маленький ему настолько ненавистен? Это же его родной внук, его кровь, семья.
Глупая. Это малыш от его врага. И я стала врагом, когда решила оставить ребенка от монстра.
Усиливаю охрану еще больше. Нанимаю дополнительную группу спецназа, которая круглые сутки дежурит у моих ворот. Кто-то роет под меня, и я до сих пор не могу найти эту суку. Тот упырь, который тогда стрелял в нас, выжил. Его кто-то подобрал на машине, а дальше они гнали как ненормальные, и смогли оторваться от моих людей.
Мысль о том, что кто-то снова может напасть на нас, не дает мне покоя. Я должен защитить Илану и своего ребенка. Не успокоюсь, пока не увижу заказчика в гробу. Других вариантов просто нет.
У птички растет беременный живот. С каждым днем она, как роза расцветает, и мне до одури нравятся ее новые формы. Девчонка вся округлилась, ее грудь еще больше налилась, и теперь выглядит как спелый, мать его, персик.
Особенно, когда в майке своей ходит, просто сводит меня с ума. Округлые полушария груди и попа аппетитная заставляют мой член каменеть и хотеть ее уже как ненормальный, как долбанный псих.
Пару раз мне удается сорвать с ее губ поцелуй, однако этого ничтожно мало и только дразнит меня. Я знаю, Илану нельзя трогать. Вот вообще нельзя, как бы я не хотел. Беременность и так тяжелая. Я не хочу навредить ребенку, да и птичке тоже. Я слишком много потерял, чтобы лишиться всего и второй раз.
После каждого моего прикосновения, даже если это просто поцелуй в живот, Илана вся каменеет. Бледнеет, а потом краснеет, как рак. Забавная. Такая чувствительная, нежная, манящая.
Наверное, у меня уже развилась настоящая паранойя, но я начинаю сторожить Илану лично каждую ночь. Я хочу защитить ее, так как до одури боюсь, что с ней тоже что-то случится. Как и с Милой. Тогда, когда меня не было рядом, а трое тварей издевались над ней ножом. И чем ближе срок родов, тем мне становится хреновей, и это мать ее, не проходит.
Илана очень чувствительная, но зажата. Я вижу это, когда делаю ей массаж. Мне до одури хочется прикоснуться к ее налитой груди, но я лишь растираю кожу поясницы и плечи, а то так она до утра будет вертеться на кровати.
Малышка сначала как деревянная в моих руках, однако после пары движений я чувствую – ей нравится. Иначе бы не откинулась ко мне спиной, не начала дышать спокойно. Как пластилин прямо стает, и позволяет прикасаться к себе, пусть это и простой массаж спины.
Когда после того дня ночами приходить к ней начинаю, птичка пытается выгонять меня из своей комнаты, но после, видимо, устает бодаться со мной. Она просто спит, пока я в кресле напротив сижу. А хотел бы в кровати с ней лежать. Под одним одеялом. И касаться ее. Ласкать всю до чертиков, согревать, касаться тела податливого, нежного, под себя подминать, но нет. Нихрена.
Если только коснусь ее бедер, остановится уже не смогу. Хоть танком меня переедь, не сумею укротить своего зверя.
Я могу купить любую девку в любой момент. Многие даже бесплатно будут вешаться, но я хочу именно ее, блядь. Именно Илану. Эту птичку зеленоглазую, которая уже прочно сидит у меня в мозгу. И снится она мне. Часто. В снах таких горячих, что я просыпаюсь с отменным, мать его, стояком, как у подростка.
После таких ночей приходиться вручную сбивать напряжение в душе, сжимая член со всей дури, иначе просто свихнусь. Сперма точно затопит мне мозг, и я трахну Илану, даже несмотря на ее уже немаленький семимесячный живот.
Однажды ночью я вскакиваю на кресле, снова будучи в комнате у птички. Слышу, как часто она на кровати ворочается, все умоститься не может. Устало протираю глаза. Три ночи.
Подхожу ближе. Сквозь тусклый свет фонаря из окна вижу, что плачет. Во сне. Все лицо мокрое, скривилась, как от невыносимой боли. Губы дрожат. Дышит хрипло и часто. Руками сжала простынь так сильно, что аж пальцы побелели. Черт. Только не снова.
Хоть днем Илана спокойная, и я часто вижу, как она улыбается, будучи в обществе Валентины, девчонка слишком часто плачет во сне, и я уже не знаю, что делать с этим. Нихрена это не проходит у нее. Черт. Да сколько можно то.
Сажусь на кровать рядом. За руку ее беру. Медленно. Не хочу снова пугать.
– Илана.
Поглаживаю ее по руке. Надо прекращать эту хрень ее ночную.
– Проснись, слышишь?
Как только лица ее касаюсь, птичка глаза свои открывает. Даже в темноте этой вижу, какие они зеленые. Слезами только залиты.
