два прилипших друг к другу мармеладных мишки. Отвратительно. Тебе бы тоже не понравилось».
«Таня, давай поговорим».
«Скажи, как будешь готова поговорить, я буду ждать».
В другой день он не писал совсем, только вечером, когда Таня, выключив свет, забралась под одеяло, от него пришло одно-единственное сообщение:
«Я у твоего подъезда. На случай, если ты захочешь поговорить».
Таня не хотела говорить. Вернее – не сейчас. Но она все еще с жадностью хватала каждое сообщение и пропихивала его в себя, как будто от этого псих оказался бы рядом и можно было бы почувствовать запах его шампуня на соседней подушке.
Наконец, комод был полностью опустошен. Под кроватью было чисто. Груды мусора перекочевали оттуда в пакеты, которые теперь громоздились в прихожей, перекрывая выход.
Таня попыталась подсчитать, сколько раз ей придется сходить до мусорки и обратно, но у нее не получилось. Она залезла в старые кроссовки, накинула куртку и вышла, нагруженная пакетами по самые уши, молясь только, чтобы ее дефиле через детскую площадку не обернулось катастрофой, и пакеты не разорвались в ее руках, как в той самой сцене из «Один дома».
Пока она шла, едва передвигая ноги, в кармане ее зазвонил телефон. Мама снова проявила чудеса телекинеза и нашла тот самый момент, когда Тане будет наиболее неудобно с ней говорить.
Сгружая пакеты в ящики, она взяла трубку, и какое-то время слушала лекцию о том, как плохо не отвечать на сообщения родителей, ведь «ты никогда не знаешь, сколько времени нам осталось, быть может, я при смерти и пытаюсь пообщаться с тобой напоследок, дорогая».
Таня сморщилась. Он понятия не имела, что мама ей писала, все, что она видела, беря в руки свой телефон – это сообщения от психа. Которые она перечитывала снова, снова и снова, пытаясь понять, что она чувствует.
– Ты при смерти? – спросила она у мамы, не зная, что еще ответить.
– Нет, но могла бы быть! – Таня очень боялась, что мама продолжит эту тему, ведь она обожала преувеличивать и превращать даже самых крошечных мушек в слонов. Но, очевидно, их последний разговор пошел ей на пользу, потому что она вдруг продолжила. – Ладно, это все неважно. Лучше скажи мне, в чем ты пойдешь завтра на свадьбу? Не могу определиться с платьем, а мы с тобой должны сочетаться друг с другом. Я вычитала в одном журнале, что...
Мамин голос вдруг размылся и смазался, стал звучать глухо, как будто кто-то убавил звук. Таня пыталась разобрать, что она говорит, но у нее так сильно звенело в ушах, что она просто не могла...
Прямо перед ней у подъезда дома напротив стояли Егор с Костей. Они, облокотившись на машину, что-то курили, передавая из рук в руки, и разговаривали.
Таня не слышала маму, их она не слышала тоже. Она только видела, как двигаются их рты, выдавая слова, но о чем шла речь она никак не могла понять...
В какой-то момент псих повернул голову, и Тане показалось, что он смотрит в ее сторону. Она быстро нырнула за один из мусорных баков, опустилась прямо на задницу, тяжело дыша.
Сердце колотилось, как ненормальное, руки тряслись. Мама продолжала что-то щебетать в телефон, и когда Таня сделала слабую попытку прислушаться к ней, она поняла, что понятия не имеет, о чем мама говорит.
– Так что? – спросила она.
Таня выпучила глаза, быстро пытаясь сообразить, что же ответить ей, чтобы не выдать себя.
– Что?
– Ты наденешь платье или какой-то костюм? И какого цвета будет твой наряд?
– Надену куда, мам?
Мама вздохнула в трубку. Но, надо отдать ей должное – не психанула и не начала называть ее неблагодарной. Она выдержала паузу, как будто делала дыхательную гимнастику, после чего каким-то невероятно осторожным тоном ответила:
– На свадьбу к дочери Бритулиных, дорогая. Ты обещала со мной пойти, помнишь?
Нет, она не помнила. Вернее – предпочла забыть об этом, ведь она понятия не имела, кто такие Бритулины и знать не знала про их дочь. Она надеялась, что мама и сама забудет об этом или разругается с этими самыми Бритулиными и им не придется идти (а такое случалось часто). Но не вышло.
– Я... Еще не думала, в чем я пойду. Решу вечером, – сказала Таня и сковырнула облупившуюся краску с мусорного бака.
Мама вздохнула, назвала ее поступок «не самым ответственным», и Таня снова почувствовала себя так, как будто разговаривает с совершенно чужой женщиной, ибо ее мать никогда не отличалась ангельским терпением.
Мама попросила ее перезвонить через несколько часов, и Таня дала клятву, что не подведет ее. После чего отключилась, выдыхая.
Она как будто все это время держала один и тот же глоток воздуха во рту, пробуя его на вкус, как дегустатор на винодельне.
И как только она сделала это, почувствовав невероятное облегчение, ее вдруг накрыло тенью, и псих, облокотившись локтем о мусорный бак, за которым Таня сидела, спросил совершенно спокойно:
– У тебя дома тараканов травят или что?
Таня прищурилась, оглядывая его с ног до головы.
Захотелось вцепиться в его горло зубами и выпить всю-все его кровушку до последней капли.
Таня встала, отряхивая задницу, с вызовом задрала вверх подбородок. Лицо Егора было веселым, взгляд – насмешливым, как будто он не писал ей эти откровенные, наполненные болью сообщения пару часов назад.
Таня хотела послать его, но так долго выбирала формулировку («к черту» или «на хрен?»), что передумала. Вместо этого она просто толкнула психа плечом и гордо прошла мимо, держа спину так прямо, что, в конце концов, она заболела у нее через десять секунд.
Полли поправила бретельку на ее плече и разгладила складочку на платье. Таня поискала взглядом сумочку, которую купила специально под это платье, потом вздохнула и продолжила свой рассказ.
– Он почему-то думает, что мне нужны его чертовы сообщения, и заваливает ими меня с головы до ног!
Телефон пиликнул в подтверждение ее слов. Таня дернулась. Полли шлепнула ее по попе и заставила снова посмотреть на себя.
Она помогала Тане «принарядиться» (формулировка мамы) к свадьбе, ведь без Полли она бы в жизни не стала заморачиваться с тем, чтобы выглядеть хорошо. На кой черт? Она даже не знает этих людей!
– Ты что-то отвечаешь ему? – спросила Полина, наконец, оставив в покое ее наряд. Руки ее надавили на Танины
