Это даже хорошо, если еще жертвы будут.
Тогда Дина станет просто одной из жертв. Одной из случайных жертв…
* * *
Этой ночью Дине опять приснился все тот же сон, который давно ее преследовал.
Цветы, дивный сад с прудом, золотые облака, порхающие над осокой стрекозы… И девочка лет шести-семи – с темными длинными волосами, круглым личиком, ямочкой на подбородке. В ночной рубашке до пят – только что открыла свои милые глазоньки, выскочила на крыльцо – маму искать.
Девочка сбежала по ступеням в сад и кинулась к Дине, сидевшей на скамейке, возле своего пруда.
Дина обернулась на легкий топот босых ступней, заметила девочку, и сразу сердце заныло у женщины – от нестерпимой, исступленной нежности. И боли. Но откуда эта боль, эта жгучая тоска вдруг взялись? Причем тоска была столь острой, что Дина заплакала.
– Девочка моя… Проснулась? Ты моя сладкая! – дрожащим голосом произнесла Дина и распахнула объятия. – Иди ко мне.
Еще мгновение – и девочка прижмется к ее груди.
Но Марьяша вдруг остановилась, не добежав до матери. Остановилась, глядя на Дину тревожно и как будто с недовольством, недоумением даже.
– Что ты? Плохой сон приснился? Иди ко мне, я тебя успокою! – с трудом прошептала Дина. «Зачем же я реву, как дура? Ребенка еще испугаю!» – попыталась она себя одернуть.
И тут случилось нечто важное, удивительное.
– Мама, – заговорила вдруг Марьяша (о, вот какой у нее славный голос, у ее девочки, оказывается!). – Мамочка… Я так устала.
– Почему ты устала? – захлебываясь слезами, пробормотала Дина.
– Ты все время плачешь. Я не могу. Я устала.
– Я… я не буду больше! Честное слово, я больше не буду!
– Нет, будешь, – сведя страдальчески брови, покачала головой Марьяша. – Ты думаешь, я не знаю, а я все время знаю! Мне плохо, когда ты плачешь. Я устала, – настойчиво повторила дочь.
«А правда, что ж я реву-то сейчас? Ведь все хорошо! Или… нет? Или я о чем-то забыла? О чем-то важном, очень важном! О чем же? О том, что…» Дина похолодела. Воспоминание было совсем близко. Вот же оно, вот – порхает где-то рядом, на фоне осоки, с роем стрекоз, путаясь в слюдянистом блеске их крыльев.
– Тебя нет, – с трудом разомкнула губы Дина. – Тебя нет!
В первый раз на губах девочки заиграла улыбка. Марьяша кивнула, подтверждая: «Правильно, меня нет».
– Пусти меня, мама. Все хорошо. Все хорошо, честное-пречестное слово, – вздохнув с облегчением, продолжила дочь. – Ты только не плачь больше, ладно? Обещай!
– Обещаю, – прошептала Дина.
Марьяша окончательно просияла, взмахнула руками, подпрыгнув на месте, а потом развернулась (темные волосы плеснулись на ветру) и резво побежала куда-то, лавируя среди цветов, – пока не исчезла совсем, растворившись в утреннем тумане.
…Дина открыла глаза.
Никита говорил ей не так давно, что она должна отпустить Марьяшу, и она, Дина, с ним согласилась. И даже повеселела. Но лишь именно сейчас, именно этой ночью женщина почувствовала себя окончательно свободной от прошлого. Свободной не от любви к Марьяше, нет, но свободной от боли по ней.
Дина теперь была новой, другой. Для другой жизни – тоже новой.
Она повернулась, положила голову на плечо Никиты. Тот, еще не проснувшись, обнял ее, прижал к себе.
– Я хочу уехать как можно скорее, – прошептала Дина.
Никита засмеялся, ткнулся губами куда-то ей в висок и произнес голосом сонным, смешным:
– Сегодня мы уедем.
– Да? – обрадовалась Дина.
– Сейчас с Артуром еще сцепление проверим, давление в шинах – и можно ехать. Тьфу-тьфу-тьфу, кажется, проблем не будет…
– Ура.
– Ничего не бойся.
– С тобой я ничего не боюсь.
– Ты будешь мне готовить блинчики на завтрак?
– Это твое условие?
– Это моя мечта…
– Буду. Я буду готовить тебе блинчики на завтрак, обжора!
– А я, а я обещаю отремонтировать дачу.
– У тебя есть дача? – спросила Дина.
– Да. На Волге. От бабушки осталась. Я там давно не был. Наверное, заросло все…
– Это же здорово, когда все заросло! – возмутилась Дина. – Столько зелени, столько цветов…
– Я обещаю дарить тебе цветы.
– А я обещаю ждать тебя, если ты вдруг уедешь.
– Я обещаю тебе миллион поцелуев и миллион ласковых слов!
– А я обещаю…
Они болтали, дурачились, то и дело целуя друг друга. Потом, разумеется, занялись любовью. И все это было как-то легко, просто – без стыда, сомнений, ненужных мыслей.
Мир, оказывается, был полон такой чистой, светлой радостью… Ведь все хорошо, а жизнь – прекрасна. А они, Дина и Никита, – только друг для друга.
– Ты такая красивая…
– Какая красивая? Очень?
– Очень-очень. Я тебя искал – долго, долго. Объехал все страны и континенты и наконец нашел…
«Он такой добрый, такой милый. С Никитой можно говорить о чем угодно, когда угодно. Он открыт. И я могу перед ним открыться. И это так здорово! С Русланом я никогда не говорила. Все считали, что я за мужем как за каменной стеной. Да, это правда. Весь лоб расшибла об эту стену…»
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя…
Они уже собирались вставать, и именно в этот момент в дверь постучали.
– Я сам. Не ходи.
Никита подошел к двери:
– Артур, ты?
– Это не Артур, это я… – пропищал голос с той стороны. – Вика, медсестра из больницы. А Дина здесь?
– Вика, медсестра из больницы, а зачем тебе Дина? – с притворной суровостью спросил Никита.
– Ой, у нас ЧП! Рук не хватает! Больных столько привезли, что не справляемся… Дина, Дина! Тебя Фидель Рауфович срочно вызывает!
Дина вскочила, принялась быстро одеваться.
– Я с тобой.
– Нет-нет-нет. Ты свою машину дочини, быстрее… Пожалуйста! А я сбегаю, посмотрю, что там случилось. Я же не могу больных бросить, это ведь жестоко, да? – Дина замерла, глядя на Никиту умоляюще.
– Ладно. Иди, – вздохнул тот. – Часа через два-три заеду за тобой. Надеюсь, что там у вас ситуация не слишком аховая… Разберетесь к тому времени.
– Я тоже надеюсь! – улыбнулась Дина.
* * *
На площади звучала музыка, фонари были украшены цветными флажками, двое рабочих вешали над деревянной сценой растяжку «175 лет городу».
«Ах да, сегодня же праздник!» – вспомнила Дина.
На крыльце больницы стоял Курбатов в развевающемся на ветру белом халате. И тут на площадь выехал автобус, полный солдат.
– Сворачивай! – нервно заорал главврач водителю, размахивая руками. – Туда, туда. К запасному выходу… Тут нельзя!
Автобус, переваливаясь на камнях, свернул в проулок.
– Что случилось? – подбежала Дина к главврачу.
– А, Дина… Спасибо, что пришла. Ты как? – Он внимательно осмотрел ее лицо, потом усмехнулся: – Н-да, вон синяк еще остался. Но ничего, я думал, будет хуже… А мне врала, что ангина! Я что, правды не заслужил?
