Орех прилип к щеке. Расстаявший сахар склеил рот. В области желудка была горячая пустота. Последний раз такое Летти чувствовала много лет назад, когда поздно ночью убегала от каких-то пьяных парней. Летти тогда задержалась на танцах в студенческом клубе. Она так редко посещала подобные мероприятия, и как только решилась, так сразу же влипла в историю. Она в тот вечер бежала так, что могла бы вполне претендовать на место в легкоатлетической сборной. Вот только когда она оказалась у ярко освещенного входа в кафе, дышать она не могла – желудок скрутила вот эта самая пустота. Сейчас Летти растерянно посмотрела на свои руки – они тоже были липкими: каким образом орешки оказались у нее в руках и где кулек, она не поняла. Но все это ей было не важно. Важно было одно – сейчас она, вслед за этим незнакомцем, постучит в номер Дика, увидит, что там происходит, потребует объяснения у мужа. А потом… Что будет потом, Летти было все равно – она обнаружила цель. Ту самую, которая заставила спешно покинуть Нью-Йорк, и сейчас эта цель будет достигнута.
Летти вылезла из укрытия и решительным шагом направилась к номеру Дика. Ее шаги были неслышны – толстое покрытие их заглушало. Но Летти было все равно – она не таясь шла по длинному коридору, чтобы уличить своего мужа во лжи и предательстве. Она подошла к двери, подняла руку и… не постучала. Она стояла перед дверью и ничего не делала. Она даже не прислушивалась к звукам, которые оттуда доносились, – Летти стояла глухонемым истуканом и не могла заставить себя сделать движение. «Я все равно войду в эту комнату, – думала она. – Все равно я все узнаю. Он не имел права! Зачем он так сделал?!» – Летти переступила с ноги на ногу и уже была опять готова взяться за ручку двери, как в голове возник этот несчастный кот Шредингера. Летти, даже не удивившись себе, опять вспомнила все, что когда-то ей объясняли про этот физический эксперимент, и в особенности слова, что пока «коробка не открыта, мы не можем точно знать, жив ли кот или нет». Летти вспомнила еще: «Только открыв коробку, мы наверняка убедимся в состоянии кота». Летти не ручалась за точность формулировки, но коробка с котом и дверь, за которой сейчас был Дик, вдруг стали чем-то похожим. «Хорошо, если открою коробку и кот будет жив. А если нет? Что будет, если кот мертв?! Что делать тогда?! Что делать, если я сейчас открою эту дверь и узнаю самое страшное?!» – подумала Летти, и в этот момент раздался женский смех. Летти так и не поняла, откуда он слышался – может, из-за двери Дика, у него там были еще какие-то гости, но именно этот смех ее вывел из задумчивости. Летти вздрогнула, пробежала весь коридор и бросилась вниз по лестнице. Она выскочила в палисадник, хлопнула чугунной калиткой и, только оказавшись на соседней улице, остановилась. Она прошла несколько шагов, потом вытряхнула из карманов остатки орехов, протерла салфеткой руки и решительно направилась домой.
В Нью-Йорк она вылетела на следующий же день.
Дом ее встретил солнцем, ветром, тучами и штормами. То лето было беспокойным, как и ее душа. Летти вернулась в дом, в котором теперь были не только стеклянные стены. В нем стала хрупкой и непрочной жизнь. Первые дни после приезда она не могла найти в себе силы, чтобы разобрать собственные вещи. Как только она пыталась обратиться к повседневным делам, так сразу же возникало неизбежное – «до» и «после». «Еще месяц назад, – думала Летти, – до того самого звонка, все имело смысл. Каждая деталь нашего быта, каждая мелочь в этом доме. Каждое слово, сказанное друг другу. Сейчас быт и предметы обесценились – они свидетели времени, которое больше не наступит. Более того, они свидетели того, что лучше не вспоминать. Утраты болезненны, думала Летти, сидя в своем любимом кресле. Она забрала кота и, несмотря на все уговоры мистера Лероя и его жены, не задержалась у них в гостях ни на минуту. Ей казалось странным обсуждать что-то, вспоминать что-то, рассказывать что-то, когда есть одна-единственная тема – Дик и она. Они с Диком. Глядя на оживленное лицо скульптора, Летти испытала внезапное желание поделиться случившимся. Но это был лишь момент, мгновение, почти сразу же она запретила себе думать о подобном. И дело было не в молве, которая везде имеет быстрые ноги, а просто Летти осознала банальность собственной проблемы. Как сказать мистеру Лерою: «Мой муж мне изменяет!»
– Как там Дик?! – крикнул ей на прощание Лерой.
– Спасибо, хорошо! Даже очень хорошо!
– Как его съемки?
– Отлично! Майлз доволен! – обернулась Летти с натянутой улыбкой. Но как только она это произнесла, как только она озвучила желаемое, так сразу же ей стало легче. Уже на улице она почувствовала привычный нью-йоркский запах, она заметила толпу, ощутила кожей мощь этого города. Она вдруг почувствовала облегчение. «Господи, наверное, для этого существуют друзья! – подумалось ей. – Не для того, чтобы плакать в жилетку, а для того, чтобы заставить себя держать фасон. «Держать фасон» – любимое выражение тети Аглаи. Летти несла в руках сумку с котом и впервые после приезда ощущала под ногами почву.
Вернувшись домой, она первым делом открыла все окна и двери, она впустила соленый воздух, ветер, легкий песок и солнце. А со всем этим в дом вошло и ощущение реальности. В этом мире было еще очень многое, что принадлежало ей, в этой жизни было много важного, что способно было сделать ее счастливой. Глядя, как ветер вздымает легкие занавески, как солнце играет на стеклянных поверхностях, Летти ощутила силу. Она не обманывалась – ей предстояло пройти тяжелый путь, который непонятно чем закончится, но у нее уже появились для этого силы.
Дик вернулся домой через несколько месяцев. Внешне это время выглядело так же, как и раньше: Летти звонила ему, писала письма, даже посылала телеграммы. Но Дик звонил чаще – иногда два раза в день. Не обращая внимания на разницу во времени, он как ни в чем не бывало интересовался ее здоровьем, настроением, работой в мастерской. Летти сначала отвечала односложно, и ее распирало от желания поссориться, обвинить в измене, признаться, что она была там, в гостинице, и все видела. Но как только Летти доходила до этого места, так сразу же брала себя в руки. Что она видела? Кто был этот человек? Кто была та женщина, чей смех она слышала? Может, у Дика в номере были гости? Все ее домыслы – не более чем бред, не более чем внушение, которому она поддалась с такой готовностью. «Нет. Я ничего не буду говорить. Я не буду ни о чем спрашивать. Я ведь ничего толком и не узнала. Хоть и летала в этот маленький город!» – говорила себе Летти и изо всех сил поддерживала обычный разговор. Только один раз Дик спросил: «Летти, что с тобой? Ты в последнее время очень странно разговариваешь».
