К удовольствию Веры, Пашка сообщил, что в квартире на Литейном никого, кроме Кеши, не будет. Что Кеша готовит бешбармак, что они будут пить коньяк, проигранный Кешей в пари.
— А тебе придется читать книжки про похождения князя мира сего до самого утра. Оторваться не сможешь. Это я тебе гарантирую. Но бешбармак поможет защититься от вредоносного воздействия этих зловещих сказок. Эх, Восток, мечта поэта. А еще есть такие человеческие персонажи, — продолжил Левшин, — как бы созданные для определенной роли — дурачить людей, например. Вот завтра приедет наш, так сказать, новый менеджер, ты не представляешь себе этого урода! Нет, он даже красив по-своему, но это в общем-то не вполне человек. Он, мне кажется, сконструирован каким-то образом из отходов культурного производства. Наугад и наобум. Ты, например, представляешь татарина, который выглядит как Ламберт, но который все равно татарин.
При слове «Ламберт» Вера насторожилась.
— Понимаешь, мы будем выступать на Востоке. Может быть, даже в Китае. И нам необходимо чудо-юдо. И мы его нашли. Недавно. Мы нарядим его, например, снежным человеком или каким-нибудь эскимосом. Это будет занятно.
— Его, часом, не кикимора Екатерина ангажировала?
— Она самая, — удивился Левша, — откуда знаешь?
— Я сивилла, Павел, — зловещим шепотом произнесла Стрешнева.
На следующее утро Левшин действительно принес несколько свежих газет. Вечер, состоявшийся позавчера в консерватории, был подан с помпой и блеском. Крупные фотоснимки превалировали над текстом, который в свою очередь был сахарным, медовым и елейным.
— Это надо отметить, — заявил Пашка.
— Да ты просто хочешь опохмелиться, — рассердилась Вера.
В это время из дверей возник Кеша, двигавшийся спиной вперед, все с той же видеокамерой, как будто он решил запечатлеть эти дни на века, а следом за ним размашисто вошел до тошноты знакомый Стрешневой человек.
— Прошу любить и жаловать, — услышала Вера, точно откуда-то из-под земли, голос кикиморы Екатерины. — Леонид Василевский, величайший менеджер всех времен и народов.
К столу важно следовал сам Джеймс Бонд Танюши Ключаревой — Леонид, московскую фамилию которого Вера не могла вспомнить от тупого, сильного недоумения. «Василевский так Василевский», — решила она.
И этот тип повел себя довольно странно. Он сделал вид, что не узнаёт Веру. Ей ответить тем же было легко потому, что она не хотела бы видеть его никогда. Шумная компания отправилась на просторную кухню пьянствовать и обсуждать приколы и фишки предстоящего турне, а Вера расположилась в комнате Павла, где еще несколько минут назад собиралась посмотреть новый американский блокбастер по видику.
Панические мысли, вызванные появлением ключаревского жениха, да еще под чужой фамилией, уступили место апатии. Может, действительно он на самом деле менеджер, эта фамилия — его псевдоним и приехал он не ради того, чтобы снять с Веры скальп, а просто работать. Ведь не мог же он, наконец, знать, что она в Питере! А как быть с этим его самолетным спутником — «репортером»? Совпадение?
Вера постаралась вспомнить, говорила ли она с кем-либо, кто мог уведомить их о ее желании посетить Питер и команду Левши. Она перебрала все свои встречи и разговоры за эти дни, но ничего толкового не вырисовывалось.
Единственный, кто знал о предстоящей поездке, — это Осетров, да и то как о чем-то, что может быть, но не обязательно скоро. К тому же Владимир, разузнавший кое-что о женихе Куклы Тани, пришел к мнению настолько для последнего нелестному, что вряд ли стал бы с ним вообще разговаривать, а тем более посвящать его в какие бы то ни было Верины планы.
В свете всех этих размышлений становилось ясно одно — надо бежать. В гостиницу, обратно в Москву, в Высокий Городок — куда угодно, только подальше от Пашкиной квартиры и ее постоянных сюрпризов. Но, не успев толком обдумать свое бегство, Вера обнаружила этого Леонида непосредственно перед собой… Он приветливо смотрел на нее, как на добрую знакомую, поднимал бокал вина и что-то говорил.
Вера подмигнула ему, решив довести все до полного абсурда. Ситуация, как она полагала, на несколько минут разрешилась. Но не тут-то было.
— Счастлив видеть вас здесь, в неклассической, но блестящей компании, — тут же заговорил мнимый или подлинный Василевский.
«Он представляет меня полностью со слов Ключаревой, — подумала Стрешнева, — стало быть, видит меня удачливой злоумышленницей. Может быть, эта шутка и есть бесценный подарок Ключаревой, на который та намекала?»
— Вы надолго в Питер? — спросил тот, кто назывался Василевским.
— На недельку, — устало ответила Вера, одновременно думая о том, что следует немедленно раствориться.
— Тогда мы еще успеем по-обща-а-ться, — сказал он с той самой улыбкой, которая прежде казалась девушке плотоядной, и присел на краешек дивана.
Однако все было много проще, лицо Леонида, весьма эффектное, представляло собой конструкцию из нескольких, не подходящих друг к другу частей. Челюсти отдельно, шнобель парил сам по себе, рот притворялся местом, откуда вылетают слова, на самом деле фразы прыгали вразброс неизвестно откуда. При всем при том в сидячем положении Леонид выглядел не столь импозантно, как в вертикальном. На взгляд Веры он был сейчас удивительно смешон.
Стрешнева непроизвольно улыбнулась, сравнив этого менеджера или журналиста с Павлом Сергеевичем Кравцовым. Однако ее улыбку он истолковал на свой лад.
— Я знал, что мы найдем общий язык! — таковы были слова нового персонажа в компании Левши.
«Полный и окончательный кретин, — решила Вера. — Как он сюда попал? Что же такое случилось с Левшой? Либо я сама была полной и окончательной идиоткой совсем недавно?»
Ответов на эти вопросы пока не существовало. Но девушка была убеждена, что они возникнут незамедлительно.
И они появились.
Вера поднялась и отправилась в угловую комнату в дальнем конце коридора, которая стала ее временным пристанищем. Коридор этот, как и вся гигантская квартира Левши, был длинный, широкий и запутанный. Где-то в середине он расширялся, переходя в анфиладу из двух идеально квадратных комнат, увешанных все теми же кабаньими, лосиными и волчьими головами. А в самом конце находилась шестиугольная, светлая, тихая и уединенная комната, с окном в виде фонаря и маленьким балкончиком.
Эта уединенность и затерянность в большой и шумной квартире сыграли решающую роль, когда вчера, вернувшись из города, она в сопровождении Павла выбирала для себя жилое помещение. Однако сегодня этому обстоятельству суждено было обернуться декорациями для скверной трагикомедии.
