Я звонила четыре раза, но он не ответил. Возможно, телефонные линии вышли из строя. Его мобильный был выключен. Я отправила ему письмо, но не знала, прошло ли оно. Спасение перестало казаться неизбежным.
Ну ладно. Я находчивая. Я справлюсь. Я рассмотрела варианты и решила отправиться на боковую. Когда через полчаса я опять проснулась, снег все еще падал, густо, как буквы в заставке «Матрицы». Я часто приезжала в офис рано утром, и к семи здание всегда гудело, словно улей. Но когда я выглянула в коридор, там было пусто и темно. Неужели снег задержал даже Жанет? Неслыханно.
Я вернулась за стол и включила телевизор. Сенатор Роллингс продолжал тянуть время. Похоже, он закончил читать телефонную книгу, но рядом лежала еще куча. Конечно, он не мог сам продолжать в том же духе. Выработана ли у них командная стратегия? Ждут ли его на флангах сменщики-обструкционисты?
Вид Роллингса, изо всех сил топчущего мой законопроект, заставил меня забыть о желании сгонять домой. У меня есть работа. Если остальные бросят вызов погоде и проберутся в офис — прекрасно. Если нет, сама справлюсь, конечно, я помята за долгую ночь, но готова к бою. Я приготовила две кружки кофе, изгадив при этом кружку под кофе без кофеина, и отрыла в недрах мини-холодильника черствую булочку с корицей. Слегка подкрепившись, я устроила мозговой штурм.
От обструкции практически невозможно защититься, когда ее устраивает опытный и решительный противник. Но я обязана отыскать способ. Роллингс и верная банда прихлебателей Франда не должны помешать принятию нашего полезного закона. Нужна макиавеллиевская стратегия. К сожалению, я плохо разбираюсь в окольных путях.
— Этот законопроект станет катастрофой для Сэнфорда Б. Зайнса, — утверждал с импровизированной трибуны сенатор Роллингс.
Мне всегда нравилось имя Сэнфорд. В первую очередь, конечно, из-за шоу «Сэнфорд и сын»[64], но еще и потому, что Сэнфордом звали нашего школьного полицейского. Это был седой коренастый мужчина, который рисовал рожицы на желудях и раздавал их детям. В начальной школе я собрала четыреста двадцать семь желудевых человечков, сделанных мистером Сэнфордом. Часть из них украшала злосчастную беличью деревню, остальные валялись дома в ящике стола. Мама не раз пыталась выбросить их под предлогом, что они пахнут гнилью, но я устроила независимое расследование, запаха не обнаружила и вынесла приговор: оставить человечков в покое.
Мистер Сэнфорд умер год назад от старости и отказа почек, и я собиралась в следующем году отнести ему на могилу несколько свежих желудей. Если повезет, со временем он будет покоиться под сенью дуба, и запас маленьких твердых семян, которые он превращал в человечков на радость школьникам, станет поистине безграничен.
Воспоминания о мистере Сэнфорде навели меня на блестящую мысль. Началось все с того, что я задумалась, имеет ли Сэнфорд, упомянутый сенатором Роллингсом, какое-то отношение к моему мистеру Сэнфорду. Хотя у первого — это имя, а у второго — фамилия, они вполне могут быть родственниками. Например, мое второе имя, Рили, — это девичья фамилия бабушки по материнской линии, имя, которое могло исчезнуть, поскольку у нее не было братьев. Однако оно жило как мое второе имя и будет жить дальше как первое имя нашей с Аароном пока не рожденной дочери. Возможно, имя Сэнфорд пережило нечто подобное.
От этих весьма отвлеченных рассуждений я перешла к тому, что покойный мистер Сэнфорд наверняка согласился бы по вопросу о рецептурных лекарствах со мной, а не с сенатором Роллингсом. Конечно, не только из патриотизма, но и потому, что его самого можно было бы спасти, имейся тогда закон вроде нашего.
Это, в свою очередь, заставило меня подумать, а не станет ли Сэнфорд Б. Зайнс, упомянутый Роллингсом, тоже поддерживать законопроект, неважно, связан он родственными узами с мистером Сэнфордом или нет. Если станет, наверное, ему не понравится, что сенатор Роллингс бесцеремонно использовал его имя в своей обструкции.
Я посмотрела на стопку телефонных книг рядом с Роллингсом. На книге было написано «Джексон, Миссисипи». Мне нужна такая же.
Через два часа я увлеченно читала телефонную книгу. Параллельно я звонила всем тем, чьи имена зачитывал сенатор Роллингс, и выясняла, насколько их это злит. Оказалось непросто. Десятки людей ошибочно принимали меня за телепродавца — приятно, конечно, но сущее наказание для дела, поскольку многие из них тут же грубо обрывали разговор.
Из тех, кто все же меня выслушивал, девяносто пять процентов понятия не имели, что сейчас в Сенате обсуждают какой-то законопроект по рецептурным лекарствам. Сначала я пыталась вдаваться в подробности, но скоро поняла, что надо быть проще, а то потеряю рассудок и надежду чего-либо добиться. Для начала я спрашивала, нравится ли им Роллингс. Если они его поддерживали, я бросала трубку. Если нет — развивала тему. Ко второй половине дня у меня набралось десять человек, готовых публично подтвердить, что сенатор Роллингс неправильно выразил их мнение и сделал это без разрешения.
К этому времени офис наполнился людьми, сумевшими побороть бурю и добраться на работу, но я едва замечала их присутствие. Я должна была делать свое дело.
Разумеется, сенатор Роллингс закончил свою речь длиной в тридцать один час, передав микрофон близкому другу и коллеге сенатору Ладжейн, которая продолжила тянуть резину. Остальные готовы были принять эстафету, когда Ладжейн устанет.
К вечеру я закончила первую телефонную книгу сенатора Роллингса и поведала Р.Г. о своем плане. Он внимательно слушал, и по мере моего рассказа его лицо светлело.
— Вы поговорили со всеми этими людьми? — медленно спросил он. Список, который я ему дала, вырос почти до двух сотен. Я попала в точку.
— Да, сэр, — ответила я. — Уверена, их станет больше, если мы задействуем других сотрудников.
Он закивал.
— Хорошо, позовите сюда Марка. Нам нужен журналист, которому можно доверять. Кто-нибудь из этих людей хочет приехать?
Он проследил за моим взглядом, направленным в окно. Снегопад не прекращался.
— Ладно, все равно получится, — произнес Р.Г., не дожидаясь ответа. — Мы сами приедем к ним.
В Миссисипи снега не было. Более того, многие новостные передачи штата мечтали сыграть важную роль в истории страны. К моей оглушительной радости, мистер Сэнфорд Б. Зайнс одним из первых жителей Джексона связался с Томом Брокау[65] через спутник. Я сентиментально поставила его во главе списка, врученного Р.Г., хотя остальные имена выстроились по алфавиту.
— Мистер Зайнс, вы утверждаете, что сенатор Роллингс не имел права использовать ваше имя в своем выступлении? Возможно, сенатор Роллингс искренне считает, что законопроект, против которого он борется, действительно негативно повлияет на вашу жизнь?
