— Дед ничего не говорил…
— Он его быстро и сильно прижал. Сам знаешь, какие у нашего Георгия Семеновича связи и рычаги давления. Чувак поджал хвост — и в кусты. Твой дед ему половину каналов дохода перекрыл.
— А теперь его шарахнул инсульт…
— Мыслишь верно. Это развязало Трифонову руки. Короче, пацан этот, который в коме, якобы отличник, краснодипломовец. Волонтер. Общественность таких любит. Да и мать его в прессе бучу подняла. Мол, как это так, боксер, мастер спорта, и на дитятко ее набросился.
— С парнем реально все плохо?
— А непонятно, — Пашка пожимает плечами, — врачи комментариев не дают. В больничку, соответственно, никто не пускает… Мы с твоим отцом сегодня утром встречались, короче, дядя Миша в шоке, но никто не хочет в это лезть. Огласка большая. Плюс доказательств того, что ты невиновен, нет… Ты в тот вечер дрался? Дрался. Руки все сбиты. Девчонки той след простыл. Они это как нападение квалифицируют. Экспертизу сделали, алкоголя в крови не обнаружили. Но это ничего не поменяло. Факт избиения есть. Последствия тоже. Плюс пресса из всех щелей фонит.
— И что делать?
— Я говорил с Маркиным, адвокатом твоим, пока все, что он предложил, это собственное расследование, материальная компенсация пострадавшему… ну и попробовать продавить уменьшение срока. Сейчас они тебе восемь лет вменяют. Это дословно из личного разговора Маркина с прокуроршей. Типа с особой жестокостью, тяжкие телесные… те два, что на своих ногах ходят, свидетели.
— Какая реанимация? Я их толком даже не бил. Не идиот. Так, пораскидал слегка и девке такси вызвал.
— Такси? Ты следачке говорил?
— Да. Она сказала, будем проверять.
— Ясно. Пока все концы в воду.
— Как там Ксюха?
— В шоке. Постоянно новости мониторит. Кстати, — достает из пиджака конверт, — просила передать.
— Спасибо.
Складываю бумагу в небольшой квадратик и убираю в карман джинсов.
Восемь лет… за что?
Неужели я не рассчитал удар?
Уже в камере разворачиваю письмо и ложусь на скрипучую шконку. В нос ударяет тонкий запах Ксениного парфюма.
75
Ксюша
— Вы понимаете, если бы это просто с дороги человек, а тут… профессиональный боксер, — женщина, которую показывают на экране, вытирает слезы платочком. — Я до сих пор представить не могу, что было у него в голове. У моего мальчика четыре перелома и черепно-мозговая травма. И выпустят же… сейчас заплатят, кому надо, и выпустят. А мой Антоша до сих пор в себя не пришел…
Она начинает рыдать еще громче.
Выключаю телевизор, по которому крутят очередное шоу. Скандалы, интриги, расследования…
Прикрываю глаза, откидываясь головой на подушку.
Невозможно. Две недели в агонии. Учеба — дом и все эти новости.
Увидеться с Денисом не дают. Делают из него козла отпущения.
Максимум, что я смогла, это передать через Пашу письмо. Он был у Дена за эти две недели всего раз. Сейчас все общение проходит через адвоката.
Хотя, честно, после всех этих статей, передач и просто сплетен на доли секунды я допустила мысль, что он мог не рассчитать силу. Мог…
Но Паша говорит, что там все мутно. А дополнительное давление общества стороне обвинения только на руку. Девушку, что Денис защитил, так и не нашли. Такое ощущение, словно ее вообще не было. Никаких контактов, намеков — ничего.
Живот сводит от голода, но, как только начинаю есть, хочется выплюнуть все обратно. Нервы на пределе. Аппетит на нуле. Голова тяжелая.
Закидываю в рот жвачку и поднимаюсь в спальню, чтобы переодеться. Занятия сегодня с обеда, сразу в театре. Туда и еду. Почти на самом входе нос к носу сталкиваюсь с Юлей.
— Привет, — бывшая подружка поджимает губы, вглядывается в мое лицо. — Как ты?
— Нормально, — хочу пройти мимо, но Юлька останавливает. Хватает за руку, чем вызывает у меня еще большую злость. И так ее видеть не могу.
— Прости меня, Ксюш, слышишь? Если вдруг понадобится моя помощь…
— Не понадобится. Не трогай меня, — вырываю руку и целенаправленно иду снимать шубу.
Мастерство артиста проходит хорошо. Даже отвлекает от навалившихся проблем и беспощадных, преследующих вот уже несколько недель мыслей.
В десять меня забирает мама. Мы едем в дом Миши. Он там рвет и мечет, но так ничего и не может добиться. Из-за широкой огласки мало кто готов помочь. А если и готовы, то толку от этого почти нет.
Сегодня вот разрешили свидания, кажется. Завтра можно будет его навестить.
Дарья Георгиевна, кстати, тоже здесь. Маму это злит, но Миша изо всех сил поддерживает бывшую жену. Что в данной ситуации я точно не осуждаю.
— Ксюша, ты вообще кушаешь? — Дарья Георгиевна целует в щеку и делает пару шагов назад. — Бледная, еще сильнее похудевшая. Я там ужин приготовила. Всегда готовлю, когда нервничаю.
Мама закатывает глаза и поднимается на второй этаж.
— Не хочется. Правда. Я, когда в стрессе, вообще есть не могу. Если только кофе.
— Пойдем попьем. Может, хоть печенье какое съешь.
— Пойдемте.
В столовой опускаюсь на стул. Чувствую аромат кофе, а потом слышу звук урчащего желудка.
— Вы сами как?
— Держусь. Такие ужасы говорят… не хочется верить, не мог он. Не мог… боже, был бы папа сейчас в сознании, все бы решил. Все бы узнал. Всех бы нашел.
Мать Дениса всхлипывает и прячет слезы за глотком кофе.
— Мне так страшно… все разводят руками. Никто не может ничего сдвинуть с мертвой точки. Что, если так продолжится до конца расследования? Паша говорил про восемь лет…
Дарья Георгиевна качает головой и молчит. Смотрит на скатерть, постеленную на стол, и молчит.
— Все же только наладилось… — бормочу себе под нос.
Стираю со щеки слезу, а в дверном проеме появляется Миша.
Он как-то странно смотрит на бывшую жену. Сжимает кулаки. Нерешительно делает шаг к столу, упирается в него ладонью.
— Даша, из больницы звонили, — пауза, — Георгий Семенович пришел в себя. Состояние все еще критичное, но…
Мама Дениса словно этого не слышит. Только расправляет плечи. Ставит на стол чашку.
Я вижу, как она вздыхает, как вздымается ее грудь. Лицо озаряет улыбка.
— Будь добр, Миша, дай мне водителя, я хочу туда съездить, увидеть его.
Михаил кивает и, выходя из столовой, подзывает охранника.
— Я могу поехать с вами…
— Не нужно, моя девочка. Теперь все будет хорошо. Верь мне. Теперь мы точно со всем справимся.
Она поднимается со стула и медленно покидает дом. На прощание сжимает мои плечи ладонями. Этот жест подбадривает, внушает веру в лучшее.
Я еще несколько минут кручу в голове ее последнюю фразу, а потом допиваю уже остывший кофе залпом.
— Ты останешься? — мама появляется как черт из табакерки.
Киваю.
— Слушай, а ты сдала квартиру, где я жила?
— Нет.
— Сдай, — убираю руки в карманы брюк. — Не думаю, что она мне еще понадобится.
— Ксень, если его посадят… ты представляешь, что вообще будет?
— Примерно.
— Восемь лет, — понижает голос. — Он задержан всего лишь несколько, но эта цифра уже повисла в воздухе. Это заказное дело, Ксюша. Без чуда или влиятельного вмешательства он сядет. Я тебе как юрист говорю.
— Ты предлагаешь мне что?
— Думать головой.
— Бросить?
— Дать понять, что у тебя впереди еще вся жизнь. Ты не должна себя хоронить, поняла меня? Не смей даже!
— Пожалуйста, давай не сейчас. Мне и так плохо, мама.
76
2 месяца спустя.
За эти шестьдесят дней: того парня выписали из больницы. Прошло два суда, а Дениса уже давно перевели в СИЗО.
