И они поругались. Правильнее сказать, ругалась Нюта. Орала, как свинья, которой прищемили хвост, ногами топала. Коля молчаливо слушал, кивал, думал о чём-то своём. Потом стал доказывать, что Алёшка – хороший. Самый лучший. И кому доказывать? Нюте? Что её сын лучший? Интересно, какой он должен быть? Да что вообще Коля знает о собственных детях, если целыми днями с ними мама, а не папа, когда родился Алёшка, Коля в автономку ушёл, родину защищал. Нюту кто защитит? Поругались второй раз за вечер.
Больше не цапались, Нюта изо всех сил держалась, давила в себе раздражение, усталость. Понимала – Коля точно не виноват в том, что она устаёт. Что он мог сделать? Каждый вечер помогал, купал, укладывал, все выходные дома проводил, ночами пытался Алёшку укачивать, только тому плевать на попытки папы, ему маму подавай. Нюта молчала, старалась, вот только ревела больше, сильнее, чаще. Казалось, из замкнутого круга не было выхода, и не появится никогда.
И сейчас Нюта помешала рис с замороженными овощами – каждое лето она заготавливала столько, чтобы на всю зиму хватило, не покупала готовые смеси, неизвестно, на какой гадости выращенные, – закрыла крышку, вздохнула, посмотрела на кафель перед глазами. Не плачет, не злится – крошечная, но победа.
– Я в душ, – пискнула Нюта. – Через пять минут будет готово.
– Понял, – ответил Коля, не двигаясь с места.
Прошла мимо, кухня невелика размером, у стола совсем тесно, приходилось протискиваться боком, если кто-то из взрослых занимал крайний стул. Снова ощутила колкие мурашки между лопатками, которые ринулись вниз, когда она очутилась рядом с Колей – исходящее от него тепло пробивало, как электрическим током.
Быстро забралась в душ, справилась за несколько минут, медленней мыться у Нюты не получалось. Мысль о приёме ванны отметалась моментально, как преступная. Вдруг что-то с детьми произойдёт, пока мамаша в водичке нежится?
Надела чистый халат, вышла на кухню. Коля не только выключил то, что было на плите, но и накрыл на двоих.
– Садись, – кивнул он в сторону тарелки.
Нюта села, пододвинула Коле хлеб, соусы, есть не стала.
– Ты чего? – отложив вилку, спросил Коля.
– После шести есть нельзя, – огрызнулась Нюта, сглотнув слюну.
– Снова ночью пойдёшь к холодильнику. Поешь, может, выспишься, – заявил Коля.
– Я толстая, – утвердила Нюта, отвернувшись к окну.
Мог бы промолчать, только от кого ждать деликатности? От человека, который видит утку и говорит «утка»? Сама выбрала, сама виновата.
– Нет, – покачал головой Коля.
– Что «нет»?
– Ты не толстая, – отчеканил, будто прошелся строевым шагом, Коля.
– Да я вешу шестьдесят пять килограмм, может, все семьдесят! – ринулась Нюта доказывать свою правоту. Коля хочет сказать, что она не только толстая, но ещё слепая и глупая? Что ещё ожидать от домохозяйки с тремя детьми?! «По полям, по полям синий трактор едет к нам!», «Му-му-му!»
– Нет, – уверенно проговорил Коля.
Встал, подошёл к Нюте, подхватил её одной рукой, как спортивный снаряд, покачал, перекинул на другую руку, подержал, примеряясь, взял в две, присел пару раз.
– Семидесяти нет, максимум шестьдесят шесть, – ответил муж, так и не выпуская из рук ношу.
Нюта читала, что есть термин «затроганность», когда маме, вынужденной круглые сутки находиться с маленькими детьми, особенно с младенцами, становятся неприятны любые другие прикосновения, в том числе супруга. Слишком много тактильного контакта, организм не соглашается на большее. Нюта в полной мере ощущала себя не только затурканной, но и затроганной.
Однако прямо сейчас замерла в руках мужа, тревожно обернулась, боясь быть застуканной, несмотря на то, что ничего непотребного, даже если кто-то из сынишек забредёт спросонья в кухню, не происходило. Папа держал маму на руках, потому что папа самый-самый сильный, а мама – девочка. Такое часто происходило. Раньше.
«Непотребное» происходило с Нютой. И с Колей, а ведь он даже не шевелился, просто держал крепко и глубоко дышал.
В пору, когда ещё не было детей, всё бы закончилось занятием любовью прямо на кухне, именно так случалось раньше. С появлением двух старших Коля относил Нюту в спальню, чтобы не опасаясь быть застуканными сделать то, что требует душа, сердце, главное – тело. Сейчас же рядом с родительской постелью стояла кроватка Алёшки, Серёжа просыпался несколько раз за ночь, мог прийти среди ночи, Олежка стал слишком взрослым, чтобы догадаться по звукам о происходящем в спальне.
Всё это в доли секунды пролетело в голове Нюты. Слабо дёрнулась, затаив дыхание, не до конца понимая, чего хочет сильнее – чтобы Коля продолжал держать или отпустил. Коля, конечно же, сразу поставил на ноги, скользнув крепко прижатым телом по телу Нюты – откровенно, слишком жарко, вызывающе. Она нервно одёрнула подол, который задрался, демонстрируя нижнее белье.
Нюта стремглав выскочила из кухни, посмотреть, не проснулся ли Алёшка. Дети, утомившиеся за день, крепко спали, даже младший сопел, раскинув руки, давая понять, как минимум два часа его не разбудят даже канонады за окном.
Вернулась на кухню. Курица с рисом сиротливо остывали за столом, телевизор продолжал бубнить вполголоса, в ванной комнате шуршала вода. Нюта заглянула на звук. Коля, сунув голову под кран, водил ладонями по тёмному ёжику на затылке, разбрызгивая вокруг воду.
Нюта несколько раз моргнула, протянула полотенце Коле, который в это время закрыл кран, повернулся к жене, сдёрнул промокшую футболку и бросил на пол. Хотела было возмутиться, но отчего-то промолчала, только нервно облизнулась, скользя глазами по телу, которое видела ежедневно, но не замечала последнее время: Коля продолжал заниматься спортом, иногда дома, иногда в зале, в итоге получился рельефный, как на картинке, торс.
– Держи, – шепнула Нюта, протягивая полотенце.
– Ага, – буркнул Коля, забрал, коснувшись руки Нюты.
– Ты что, ледяной водой мыл голову? – почти взвизгнула она, пальцы у Коли были словно ледышки. – Зачем? – Нюта сделала несколько шагов, приложила ладонь ко лбу мужа. – У тебя температура? Горло болит? Насморк? Что?
– Ничего не болит, – пожал плечами Коля, продолжая стоять не шевелясь, позволяя тёплым ладошкам Нюты ощупывать лицо, шею, за ушами в поисках признаков болезни.
С каждым прикосновением, скольжением рук Коля глубже дышал, Нюта видела поднимающуюся и опускающуюся грудную клетку, опасаясь поднять взгляд к лицу, вместо этого посмотрела вниз, остановилась глазами у вздрогнувшего пупка, опустилась ниже, туда, где пряталась дорожка коротких, темных волос.
Широкая ладонь легла на поясницу Нюты, с ощутимой силой притянула к полуобнажённому телу, вдавливая с настырной жадностью. Она прикрыла глаза, ослабив сопротивление, до этого мгновения Нюта напоминала неповоротливое, деревянное изваяние. Глубоко вздохнула, отчётливо чувствуя помимо привычной туалетной воды запах вожделения, – тот самый, едва уловимый, известный лишь постоянной женщине аромат, по которому безошибочно можно угадать силу желания, тот, что гарантированно сводит с ума, стоит подпустить ближе, снять шоры самообороны.
– Нюта? – хрипло прошептал Коля.
Она промолчала, нервно кивнула, не в силах сдвинуться с места.
Сдвинул её Коля – легко поднял, прижимая к себе, сделал несколько шагов к двери, щёлкнул щеколдой. Усадил на стиральную машину, резко, громко выдохнул, смотря во все глаза на растерявшуюся, прикусывающую губу жену.
Они не целовались давно, целых восемь вечностей. Сейчас навёрстывали с оголтелой жадностью, безрассудной страстью, блаженной одержимостью. Не лучше время, неудачный момент, ситуация, позиция, но самое яркое событие в череде бесконечных будничных дел.
После доели ужин и отправились… нет, не в спальню. В гостиную, где стоял диван и закрывалась дверь, чтобы повторить произошедшее на стиральной машине. Ночевали, конечно, в спальне. Под утро, сразу после того, как Алёшка уснул второй раз, тихо-тихо, осторожно, чтобы никого не разбудить, закрепили результат.
