Глеб не обращал большого внимания на мои достижения. Считал, что деньги, которые мне удаётся получить без ущерба для его величества и наследницы всея империи Головановых, включая бизнесы бабушки и дедушки, должны оставаться у меня, раз уж такая блажь пришла в голову. Не придавал значения моим успехам, в случае же неудачи всегда утешал, говорил, что в следующий раз обязательно получится лучше, однако, случался ли этот «следующий раз», не интересовался. У него хватало забот без моего крошечного «бизнеса».
Я же считала, что отношение Глеба к моему труду – самое настоящее обесценивание. Конечно, жили мы исключительно на деньги, которые приносили клиники, но разве это умаляет мои усилия? Делает успехи менее значимыми, а поражения необидными?
В назидание собственному мужу я решила устроиться на «настоящую работу». С полным рабочим днём, редкими выходными, перерывом на обед и ненормальным начальством. Последнее сомнению не подлежало: моим начальником стал Голованов Глеб собственной венценосной персоной.
Как только меня посетила мысль устроиться на «настоящую работу», которой проникнется даже мой муженёк, я собралась, принарядилась и отправилась в отдел кадров Головановских клиник. На стоянке центрального офиса у меня было отдельное место, потому что иногда мы с Дашей навещали папу на работе – заодно проверить, не вьётся ли рядом с ним какая-нибудь излишне активная барышня, – а парковаться в тесноте южных городков и поселков я так и научилась.
Ездила я на красной Мазде, когда-то принадлежавшей Лии, что ничуть меня не смущало, как и то, что жила в квартире, в которой когда-то жила она. Я – жена её бывшего мужа, немного поздновато смущаться, решила я. И получала истинное удовольствие от машины, квартиры и главное – от Глеба.
В отделе кадров меня встретила любезная девушка, внимательно изучив мои документы, кашлянула, извинилась и вышла из кабинета. Через минуту напротив меня материализовалась начальница отдела кадров, сообщила, что у них имеется подходящая вакансия – администратор в филиале, в посёлке моего детства, и через каких-то десять минут я была зачислена в штат сотрудников Голованова.
О чём сразу же сообщила Глебу, услышав на том конце трубки выразительное молчание. Так же выразительно он молчал всю последующую неделю, никак не комментируя мою новую трудовую деятельность. По утрам вставал раньше меня, собирал сонную, капризничающую Дашу, уговаривая поесть. Увлекал разговорами, как ей будет весело у бабушки Ларисы и деды Васи.
Дочка в ответ истошно орала, топала ногами, желая остаться дома, а к бабушке ехать, когда выспится, а лучше – завтра, потому что сегодня в группе развития, где у неё появились друзья, будут рисовать солнышко, лес и море, а ещё танцевать с игрушечными утятами! Конечно, танец с утятами трёхлетке важнее, это понимали все, даже я, но… работа есть работа.
Глеб отвозил Дашу моим родителям, я ехала на работу, сидела за стойкой регистрации целый день, иногда не имея возможности отойти в туалет или попить чаю. Возвращалась я домой сразу после Глеба, рабочий день у меня заканчивался раньше, но нужно было забрать Дашу, а это почти три часа пути в обе стороны, если нет сильных пробок.
Сегодня с самого утра всё шло наперекосяк. Даша капризничала как никогда, ревела настолько отчаянно, что становилось больно. Она привыкла спать до девяти утра, ранний подъём выбивал малышку из колеи, в итоге это сказывалось не только на настроении, но и аппетите, сне. Она становилась апатичной, вялой, к вечеру либо отчаянно скандалила, либо смотрела в одну точку, игнорируя любимые игрушки и двухметровую фею.
Но так ведь бывает со всеми детьми, правда? В школу тоже мало кто хочет ходить, но ходят. А как же большой спорт, куда отдают детей с двух-трёх лет? Перемены всем даются тяжело, Даша тоже привыкнет, решила я.
Из-за капризов дочки я почти опоздала, влетела в последнюю минуту, нарвавшись на недовольный взгляд старшего администратора. Речи о чашечке кофе или чая не могло идти, так что я ограничилась стаканчиком воды из-под кулера, смирившись с тем, что это и есть мой завтрак. К обеду разболелась голова и живот, но я стоически улыбалась посетителям, заполняла формы, записывала на приём, оформляла медицинские карточки.
В обед заявилась совершенно жуткая тетка – вылитая бабка Ёжка из Дашиных сказок, – и начала пытать меня, ментально выворачивая руки. За час беседы я узнала, что врачи нынче – не то что во времена её молодости – форменные неучи, бандиты с большой дороги, кровопийцы и аферисты. Самой главной аферисткой была признана я, как осмелившаяся озвучить стоимость приёма доктора наук, который, к тому же, принимал только по понедельникам, а сегодня пятница. В чём, естественно, оказалась виновата тоже я.
Бабуся исходила криком, грозила прокуратурой, Роспотребнадзором, адовыми муками всем присутствующим, наслать порчу, в крайнем случае – понос на меня лично, в конце же схватилась за сердце, почему-то справа, и начала оседать с криками:
– Убили, уморили, изверги!
В это время на пороге появился сам владелец клиник. Понаблюдав пару минут, как я хлопочу над трясущейся ненормальной старухой, причем больше трясясь сама, отодвинул меня в сторону. Лихо заговорил с безумной, на ходу измеряя пульс. Бережно поддерживая под локоток, повёл в сторону своего кабинета, бросив на меня вопросительный взгляд.
Через полчаса из кабинета Глеба выплыла старуха, как Царевна Лебедь, прошествовала мимо, аккуратно закрыла дверь с противоположной стороны и была такова. Следом появился Глеб, мгновенно, как по мановению волшебства, нарисовалась вторая администратор-регистратор, которая до этой минуты пряталась в подсобном помещении.
– Ирина? – Глеб внимательно посмотрел на мой бейдж, словно не знал моего имени, и никто не догадывался, чья я жена. – Пройдите ко мне. – С этими словами он развернулся и направился в свой кабинет.
Не оставалось ничего другого, как понуро поплестись следом. Был бы это мой муж, я бы конечно устроила маленький победоносный скандал, но передо мной шел владелец заводов, пароходов и клиник, целое начальство, к тому же патриархально настроенный неандерталец – мне ли не знать?!
– Поешь. – Глеб показал взглядом на пару булочек на своем столе и кружку кофе с молоком, у меня предательски заурчал живот. Повернул защёлку замка, закрыв дверь, подошёл к столу, уселся, буравя меня взглядом, и сказал: – Цыпа, ты уволена.
– Что? – поперхнулась я сдобой и искренне возмутилась: – За что?
Да, был скандал. Но разве я виновата, что бабка совершенно невменяемая. Может быть, у неё старческий маразм или сколиоз головного мозга? На моём месте могла быть любая другая девочка, на месте ненормальной тётки – дурной дед, и всё получилось бы точно так же: клиент качал права, возмущался, брызгал возмущенно слюнями, а регистратор только молчал, осознавая глубину собственной беспомощности.
Всё это я высказала начальству, похоже, всё-таки бывшему. Но не молчать же.
– Атеросклероз сосудов головного мозга, а не сколиоз, – поправил меня Глеб и после минутного молчания добавил: – Поговорим вечером.
– Поговорим, – вспылила я.
И выскочила из кабинета. И может быть, даже с радаров любви всей моей жизни.
Дальше не стало легче. Оглядевшись, я подошла к Мазде, посмотрела на сверкающую на солнце машину, вздохнула, посмотрела на трясущиеся от обиды руки и направилась к автобусной остановке. Остыну, тогда и решу, на автобусе добираться в родительский дом или вызывать такси. Это когда-то я могла себе позволить мчаться на машине, не умея толком водить, теперь у меня была Даша… Разве можно себе позволить рисковать благополучием родной дочери? Никогда!
В итоге вызвала такси, но домой не добралась, попросила остановиться у набережной, захотелось посмотреть на море. Раз в несколько лет мне было необходимо увидеть перекатывающиеся волны, шуршащую пену у берега, блики солнца на сине-бирюзовой глади, почувствовать солёный аромат, который не могли перебить ни чебуреки, ни дым шашлыков. Нечто неизменное, постоянное, фундаментальное, то, что было таким до моего рождения и останется именно в таком виде после смерти…
